Два миллиметра стали и ржавчины

- Не давай себе больсе, цем нузно цтобы выжить, - ответил Настырник. - Придут грабить - сам лиснее отдай, придут резать - сопротивляйся. Захотят трахнуть - отбивайся.

Йети хмыкнул.

- Что-то запутался ты, брат, - сказал он. - Про лишнее не поймут, всё заберут, да ещё и грохнут, раз часть отдал, значит, не всё, значит, гораздо того больше у тебя есть, да не признаёшься. Резать, трахнуть - а что вдруг отбиваться? Может, им надо? А ты добро и зло, говоришь, выкинул. Для тебя добра и зла быть не должно, значит, встань и прими, что принесли. Да ещё и спасибу отвесь, если сможешь.

- Ты прав, - сказал Настырник, немного подумав. - Нельзя сопротивляться.

- А если при тебе кого другого убивать начнут? - спросил Йети. - Невинного? Или ребёнка? Смолчишь?

Настырник задрал голову, и спирт с водой потёк в его глотку.

- Полегче, Никон, - сказал Речник. - И с водкой и со словами. А то не размолишь стекло.

- Кажется, харе, - сказал Речник. - Сейчас чуть приподымемся.

Он скрылся в глубине субмарины, там хрипнул и затарахтел бензиновый двигатель помпы.

Субмарина начала подыматься над лёгкой волной выше.

Когда ноги сидящих у релинга повисли на водой, роняя капли, помпа смолкла.

Речник вылез на палубу, налил себе из канистры спирта, плеснул в кружку воды, принял у Кракли чищеную рыбину и сел вместе со всеми.

- Красиво, - сказал Йети.

Лунный свет скользил по чуть беспокойному морю, пронизывал бледно-зелёным низкие спины бегущих из ниоткуда волн, влажными туманными отблесками срывался с гребней.

Никто не ответил.

Речник, прикрыв глаза, дышал влажной прохладой и странная тоска и страх покидали его. Кракли молча смотрел в черноту под лунным диском. Феодос уставился в Луну и тихо чему-то улыбался. О чём думал Настырник, было непонятно.

Йети чуть качнул головой и перевёл взгляд вдаль.

Хорошо было сидеть и смотреть, как море бежит куда-то.

Никон смотрел на Луну, но не видел её.

Вместо этого в памяти его метались искажённые гневом, злобой или унижением лица, звучали ревущие, стонущие или вопящие на высокой ноте голоса.

Звенели дверные звонки, грохотало железо дверей, сухо трещали выстрелы и команды.

Он бессознательно кутался в старую выцветшую синюю куртку, хотя ночь была тёплой.

Потом память его заполонил низкий, оглушающий, бесконечно тянущийся звук, тупой, неодолимый, сносящий с ног удар. Время снова двинулось вперёд и где-то рядом раздались вопли. Дымовая шашка пролетела над его лицом, медленно волоча за собой белёсый полупрозрачный хвост.

Потом белая, светящая сквозь дым рука схватила его за плечо и повлекла вверх.

Сквозь потолок, перекрытия, шифер крыши.

Через серый смог и низколежащие облака.

А потом из воздуха протянулись раскалённые когтистые руки и ухватили на руки, ноги, одежду, волосы.

- Наш, наш! - шипели голоса, и Никон закричал, заплакал от ужаса.

Он ухватился за тянущую его вверх руку, и молил бессвязно - не бросай! Не бросай!!

Но движение сначала затормозилось, а потом остановилось.

- Отдай! Наш! - неслось отовсюду.

- Назад, - произнёс голос, и красные отшатнулись.

- Никогда он не был вашим. Не вам и решать. Прочь.

Красные отодвинулись на шаг, но не отступили совсем.

- Наш! Наш! Отдай! Отдай нам! - неслось шипение отовсюду. - Не выторгуешь, законник!

- Прочь! - вновь приказал голос. - Пусть сам решит.

- Отдай! Отдай! - заголосили глотки, чувствуя, что добыча вырывается из рук. - Не протащишь во Врата, отдай!

Никон, цепляющийся за держащую его руку, почувствовал, как белый свет пробивается сквозь стиснутые веки.

Он открыл глаза и увидел строгое, нечеловеческое, пылающее белым лицо.

- Не для Врат, - сказал голос, и Никон почувствовал, что мир закачался.

Вокруг восторженно завопили.

- Но и не для вас, - сказал голос.

А потом вокруг стало пусто.

Под боком оказалась земля. Издалека донёсся плеск воды.

Он открыл глаза.

Вокруг не было никого.

Только впереди текла река, и за спиной ожидала его открытая дверь в сколоченную из досок хибарку.

А потом издалека донёсся стук дизельного двигателя.

- Не плачь, Никон, - раздался голос Речника. - Вспомнил чего?

Настырник открыл глаза и увидел уставившихся на него лица.

- Ницего, - ответил он, утёр нос и обнаружил, что лицо у него мокрое. - Ницего.

Молчание повисло над маленькой палубой.

- Странная штука - море, - заговорил наконец Йети. - Вроде постоянно меняется, а вроде и одно и то же.

- Когда как, - заметил Речник. - В шторм оно более чем разнообразно.

- Чего вдруг? - спросил Йети.

- Когда шторм сильный, энергии в волнах много, ветер порывистый, то волны разные. Это сейчас они примерно одинаковые - Речник указал ногой в плеснувшую в борт волну, - а в шторм они разные. И уж точно достаточно значимые, чтобы к каждой относиться с уважением.

- Ну, про уважение я и сейчас не совсем забываю, - сказал Йети. - Сколько тут до дна?

- Метров триста по эхолоту, - ответил Речник. - Дно, судя по всему, илистое.

- То есть какая-то жизнь в этом океане была, - задумчиво отметил Йети.

- Сейчас тоже есть, - Речник кивнул на зеленоватые отблески. - Планктон.

- Так, может, мы всё-таки на Земле? - спросил Кракли.