Два Парижа

«Мосты» (Франкфурт-на-Майне), 2006, № 11, с. 143–150

Коса на камень

Я отодвинул в сторону разложенные передо мною на столе словари и грамматики. После целого дня работы, в голове у меня царил сумбур. Хуже того, все предположения и объяснения, приходившие до того мне на ум, стали казаться неубедительными и невероятными.

В таком состоянии, самое лучшее – отвлечься и отдохнуть; а если к делу вернуться, то потом, позже, со свежими силами.

В кинотеатре «Люксембург» шел в этот вечер американский фильм «Багдадский вор» в старой версии, как я его видел в детстве, в годы, когда иностранные картины еще проникали в СССР. Мне хотелось его посмотреть, и я отправился туда.

Это было словно путешествие в страну прошлого, словно та охота за утраченным временем, о которой писал Пруст[94]! Каждая сцена вызывала с необычайной живостью в моей памяти те впечатления, какие я от нее испытывал ребенком. Но насколько бледнее они мне представлялись теперь!

Задумавшись, забыв об окружающем, я вышел на улицу Месье Ле Пренс и двинулся вниз к метро «Одеон». Стоял густой туман, и только фонари рассеивали мглу позднего уже вечера. Париж в эти дни лихорадило очередным приступом терроризма, студенческих волнений и Бог знает каких еще беспорядков.

Внезапно я оказался в самом центре столкновения между демонстрантами и полицией, в урагане завязавшейся между ними перестрелки.

Вот уж подлинно в чужом пиру похмелье! Получить в этой свалке пулю в мозг или в желудок, или, по меньшей мере, удар дубинкой по башке, – такая перспектива меня ничуть не привлекала.

Я оглянулся вокруг, ища укрытия. Бульвар возвышался над нижними этажами домов; по бокам к ним уходили короткие каменные лестницы. Я юркнул по одной из них. Дверь внизу была не заперта; толкнув ее, я очутился в недлинном тускло освещенном коридоре. Снаружи доносился грохот, звуки криков и выстрелов.

Но прятаться в коридоре тоже неудобно. Как объяснить жильцам, если кто-либо из них выйдет и меня поймает на месте?

Мне показалось лучше пойти навстречу возможным вопросам. Одна из дверей, выходивших в коридор, была приоткрыта, и за нею виднелся электрический свет. Я постучал. Мне почудилось, что кто-то ответил, впрочем, во врывавшемся в улицы гаме ничего различить было всё равно нельзя. Я отворил дверь и переступил порог.

Мне пришлось убедиться, что я ошибся. Комната была пуста; небольшое, скромно обставленное помещение, где обитала, видимо, женщина; можно было подумать, что хозяйка куда-то только что вышла.

Широко распахнув дверь, я толкнул этажерку, расположенную от нее налево, и с нее, сухо щелкнув, упала на пол гребенка. Автоматически я нагнулся и ее подобрал.

Но когда я поднял глаза от паркета, мне представилось зрелище, от которого я буквально окаменел…

На небольшом столике возле кровати стояла вылепленная из розового воска фигурка. И ее лицо с точностью воспроизводило мои черты! Да и тщательно изображенная одежда напоминала мою. Впрочем, какие и могли быть, сомнения отпадали; на подножье статуэтки было каким-то острым орудием нацарапано название: Roudinsky.

Мой взгляд охватил еще лежащую рядом с изваянием длинную вязальную спицу.

Оцепенев, я, совершенно не отдавая себе отчета в своих действиях, сунул в карман расческу, которую до того сжимал в руке.

Иррациональный ужас мною овладел.

Все что угодно, только бы не оставаться в этой загадочной и страшной комнате!

Как ошпаренный, я выскочил в коридор, кинулся к выходу на улицу, взбежал наверх по ступенькам, – и попал прямо в объятия полицейскому бригадиру.

– Кто вы такой? Что вы тут делами? Почему прятались? – заорал на меня служитель закона.

Тщетно я пытался объясниться.

– Вы всё это расскажите в комиссариате! Allez, ouste[95]…

Меня втолкнули в полицейский фургон, вместе с несколькими арабами и неопределенного типа молодыми шалопаями. Ночь мне пришлось провести под арестом.

Наутро, положим, меня отпустили, убедившись, что я никакого отношения не имел ни к террористам, ни к манифестантам. На мое счастье, у меня даже нашелся билет от кинематографа, на котором был обозначен час сеанса.

* * *

Первым моим побуждением, после того как я вернулся домой, наспех поел и, более или менее пришел в себя, было найти объяснение загадке, с которой я накануне столкнулся. Ведь не могло же это быть сновидением? Через полчаса я был в Латинском квартале, на той же извилистой улице имени Господина Принца.

Но… все дома, все подъезды, – если можно так назвать провалы, уходившие далеко ниже мостовой, – выглядели похожими один на другой. Номера я не заметил; здание вроде бы находилось где-то на середине расстояния от метро Одеон до Люксембургского Сада.

В раздумье и колебании, стоял я на том месте, которое больше всех напоминало мне вчерашнее.

Что-то заставило меня обернуться, и я оказался лицом к лицу с дамой средних лет и среднего роста с бесцветным лицом, выцветшими серыми глазами и жидкими белокурыми волосами, облаченной в какую-то бесформенную хламиду.