Два Парижа

Мальчик, одиннадцатилетний марокканец Халиль Бу Джафар, придя в себя, рассказал, что неизвестный мужчина окликнул его на безлюдной улице и спросил о дороге, а когда он приблизился, схватил его и прижал к его лицу какую-то зловонную тряпку, после чего он ничего не помнит. Ребенка вернули его всполошившейся и испуганной семье.

* * *

– Вам лучше говорить начистоту, Гупиль, – сурово произнес Ле Генн.

Сидевший рядом с ним Элимберри промолчал, но принял свирепый вид.

– Мы уже с вами встречались, по поводу ваших поставок для Северной Компании. Тогда я закрыл, глаза на ваши – весьма серьезные! – грехи, за то, что вы нас информировали. На сей раз я не могу вам ничего обещать; но если вы станете упорствовать, – ваша участь, ручаюсь, будет незавидной!

– Если я стану откровенничать, она, пожалуй что, обернется еще хуже! – огрызнулся плюгавый человечек с крысиной физиономией.

– Это нет! Ваших патронов я радикально обезврежу. Сие гарантирую вам. Итак… Куда вы везли ребенка? На кого вы теперь работаете?

Поколебавшись, злоумышленник назвал адрес:

– Кретейль, рут д’Альфор, № 10, господин Рибари.

* * *

Справки быстро определили характер и историю здания. Первоначально замок, принадлежавший некогда тамплиерам, позже полуразрушенный, за последние годы он был восстановлен и отремонтирован богатым и несколько загадочным иностранцем, по слухам знатным венгерцем.

Внутри, как указывали старинные чертежи, дом был полон тайниками, глубокими подвалами, секретными дверьми и укрытыми в стенах лестницами.

– В такой муравейник лучше не соваться! – рассудил Ле Генн в беседе с Элимберри.

Вместо того, он активно взялся за административные хлопоты, и вскоре держал в руках бумажку с названием permis de démolition[101].

* * *

Стояла жара, какая в Париже бывает лишь в августе месяце. Солнце поднималось к зениту и беспощадно нагревало землю. Из недалекого парка пленительно пахло накошенной травой и цветущими кустами роз.

Ле Генн и Элимберри расположились на краю дороги, наблюдая за работой саперов.

– В такую погоду они, я уверен, наружу носа не высунут! – говорил своему другу бретонец. – Но вот в подкопах, где темно, там, пожалуй, есть опасность.

– О, не для моих ребят! – ухмыльнулся баск. – Они так пропитаны чесноком, что к ним ни одни упырь и на десять шагов не приблизится. Да вот, не хочешь ли и ты, в виде меры предосторожности?

Элимберри вытащил из портфеля виток испанской колбасы, чорисо, сильно нашпигованной чесноком и, ловко отрезав несколько ломтей карманным ножом протянул один Ле Генну, а другой сунул себе в рот.

Ле Генн с видимым удовольствием стал жевать предложенное ему угощение.

– Недаром в моих жилах течет испанская кровь! – произнес он задумчиво. – Люблю пиренейскую кухню, наравне с нашей, бретонской; хотя они вовсе и разные.

– У тебя есть испанские предки? – удивился Элимберри. – Вот бы не подумал! На вид ты больше похож на викинга…

– А вот, есть! Бретань, включая и мой родной город, Трегье, когда-то имела оживленные торговые сношения с Испанией. А что до наружности, – по преданиям, род Монторо, откуда мой прапрадед взял жену, происходил из Галисии, где тоже живут кельты; и она, Хуанита Монторо, будто бы имела золотые косы – meleu aour…

– Я не успел тебе рассказать, – спохватился баск. – В глубине двора, на порядочном расстоянии от здания, мы обнаружили старый высохший колодец. И он, чуть не до половины, полон костями и черепами… притом относительно свежими… Из них, – баск запнулся, – порядочно детских…

После минутного молчания, Ле Генн неожиданно продекламировал:

Hag er porzlec’ h eur hunes hag hen leun a eskern,
Hag hueloc’h-huel bemnoz a gresk ar bern,
Ha war sparl ar puns-ze ar vrini a zifkenn,
Hag he boed a glaskont, о koaga laouen[102].

– Опять! Слушай, Шарль… – укоризненно воскликнул Элимберри.

– Я же тебе не мешаю рассказывать сказки о прелестях страны Басков, – добродушно огрызнулся бретонец, – А эти стихи, из баллады о вассале Дюгеклена[103], как нельзя лучше, подходят к случаю.

Их перепалку прервал староста рабочих, почтительно доложив, что всё готово.

– Ну и валяйте! – распорядился Ле Генн, отходя вместе с Элимберри на несколько шагов подальше.

Бригадир повернул какую-то рукоятку, и раздался оглушительный взрыв. Столб пламени взметнулся к небу…

Когда облака дыма и пыли улеглись, перед зрителями, вместо высокого дома, громоздились бесформенные груды.

– Хочу надеяться, что жильцы погибли под осколками! – прокомментировал дело бретонец, – Но, конечно, надо будет отслужить над руинами молебен. У меня на сей счет уже всё условлено назавтра.

«Литературный Европеец» (Франкфурт-на-Майне), сентябрь 2011, № 163, с. 4–6

Айтварас (Из литовского фольклора)

Там чудеса: там леший бродит,
Русалка на ветвях сидит…

Пушкин.