Два сапога. Книга о настоящей, невероятной и несносной любви

Мужчины бьются в прозрачном сачке моих чар, трепыхаются, но это бесполезно. Беру их, тряпичных, с глазами, подернутыми пленкой сладострастия, и делаю с ними что хочу. Могу отпустить на волю, могу приколоть булавкой к коллекции тех, кто уже страдает по мне.

Я привыкла: воспринимаю эту игру как должное. Делаю карьеру через флирт, конвертирую мужское внимание в благосклонность и не вижу в этом ничего плохого, хожу с козырей. А что?

Глупо копить шестерки липового целомудрия и чинной благовоспитанности, в то время как на руках такие тузы.

Муж знает, что я нравлюсь другим мужчинам. Во-первых, он не идиот, а во-вторых, я и не скрываю этого факта, не прячу переписки, не бросаюсь пугливо к телефону и не ухожу разговаривать на кухню, плотно прикрыв за собой дверь. Мужа это бодрит, держит в тонусе. Он знает, что если что, то все.

«Если что» уже было. И мы теперь оба знаем, что если в один будний, ничем не примечательный вторник я вдруг пойму, что мне замужем тесно, душно и скандально, я уйду уже в среду, оставив в шкафу голые вешалки и тоскливую записку с обещанием забрать зимнюю обувь ближе к зиме. Это не приступ высокомерного самолюбования и гордого нарциссизма, я знаю, о чем говорю, — я так уже делала.

Мой брак тогда споткнулся о непонимание и перерос в изнуряющую холодную войну с частыми ожесточенными стычками. Повод для стычки всегда ничтожен, последствия всегда глобальны.

Я уходила рыдать в детскую — больше некуда. Сын поднимал на меня глаза и спрашивал: «Мама, ты плачешь?» Я, упиваясь страданием, отвечала упавшим голосом: «Нет, просто соринка в глаз попала!»

Я жила с намертво приклеенным несчастным выражением лица, была похожа на страдающую Веру Глаголеву.

Мне тогда показалось, что починить нашу треснувшую семью невозможно, и я сняла квартиру, взяла ребенка и чемодан с платьишками и ушла в тугую гордость наслаждаться одиночеством.

В том конфликте, конечно, было много всего наверчено, и объективности ради хочу заметить, что муж мой в тот период тоже не фэн-шуем занимался и не ромашки собирал, а активно подвигал меня на этот подвиг — хлопнуть дверью, потому что был растерян и подавлен моей деструктивной энергией возмущения, и в качестве фидбэка выдавал агрессию или пофигизм, что логично в ответ доставало со дна моей души вредные примеси хабалистости и язвительной сварливости.

В общем, я уверенно выдернула себя из розетки, через которую поступал ток любви моего мужа. Решила, что обойдусь без этого источника питания. Зато вместе с током пропадут глухие рыдания в подушку, ожесточенные словесные баттлы, нервная экзема и мужские грязные носки.

В свободе больше смысла, драйва, событий и… свободы, решила я. Такая, как я, не может быть замужем, решила я. Не может оттенять. Мои амбиции выпирали из замужа и сталкивали мужа с пьедестала. Я сама хотела на пьедестал, хотела любви, славы и признания, а получала ссоры из-за бытовых неурядиц и демонстративное молчание.

Какое уж тут «боготворить». Я тогда и не думала строить храм для поклонения своему Богу, я вполне успешно строила «Дом-2». В общем, разошлись.

Прошел почти год, я наигралась в свободную женщину. Поняла: не мое. Хочется опять подключиться к мужской энергии, смотреть, как муж толково чинит полочку, а потом вдохновенно ест мой суп, подкидывает сына к потолку, а потом завороженно смотрит передачу про рыбалку, хочется стирать его носки, гладить его рубашки, засыпать у него под мышкой и чувствовать себя женщиной.

Я поняла, что изнуряюще скучаю по мужу. Он тоже. Наверное, это называется «созависимость». Как в песенке: «Если рядом муж — это хорошо, а когда наоборот — плооохо».

Предстояла нехилая работа над ошибками, но мы, настрадавшись разлукой, сдали ее экстерном. Я собрала свой чемодан с платьишками, взяла сына и вернулась к мужу. Мы соединились, учли опыт потерь и уроки компромиссов и зажили пуще прежнего — стали жить-поживать да добра наживать. Я люблю эту историю и дорожу ею, она хранится в моей драгоценной шкатулке с инсайтами, но бывает и по-другому.

Мои родители прожили почти 40 лет в ненависти и раздражении. Про таких говорят: как кошка с собакой. Это правда, они ругались всегда, прерываясь на отдых и сон.

Когда один входил в орбиту другого, например отец входил в прихожую квартиры, то мать выходила с кухни, вытирая мокрые руки о полотенце, и язвительно швыряла в отца фразой:

— Явился? Перегаром несет, как с винзавода! Чтоб ты сдох когда-нибудь от своей паленой водки!

— Привет, — здоровалась я с отцом.

— Старая коза, — отвечал он и пояснял мне: — Это я не тебе.

До идеальной жены моя мать не домолчала около 40 лет. Подумать только: 40 лет жизни ушло на черновик. Наверное, в прошлой жизни они были кошкой и котом и привыкли думать, что в запасе еще восемь жизней и что когда эта неудачная и прогнившая проблемами жизнь закончится, ее можно будет смять и выбросить в мусорное ведро, а перед собой положить чистый лист.