Два сапога. Книга о настоящей, невероятной и несносной любви

Я заказала коктейль. Я вообще не пью алкоголь. Мой отец был алкоголиком и пил каждый день и много. А я восстанавливаю баланс Вселенной и не пью вообще. Мне невкусно.

На коктейльном стакане был лимон в сахаре. Я стала его сосать. Фу, как пошло звучит. Хотя я просто ела сладкий лимон, пропитанный алкоголем. Он был немножко похож на мою жизнь в тот период: сладкую только снаружи, а внутри кислую и пьянящую.

Я сидела на высоком стуле у стойки и была немножко Керри из «Секса в большом городе», немножко Скарлетт и немножко мадам Грицацуева. Рядом сел мужчина. Он был совершенно невзрачный. Если бы он совершил преступление, скажем, ограбил банк, никто не смог бы его описать. Вот если бы я совершила — все сразу бы меня описали. Если уж не лицо, то бедра. И зарисовали бы с удовольствием.

Но зато у этого мужчины были усы. Они жили совершенно отдельной жизнью от его невзрачного лица. Такие живые, завитые наверх. Он был немножко Мюнхаузен, но совсем не барон. Смешной какой-то, нелепый. Он спросил:

— Ну что, как дела? Что новенького?

Я подумала, что такой вопрос могут задать только близкие друзья. А для человека, которого ты видишь первый раз в жизни, все новенькое — с момента рождения.

— Нормально. Вот коктейль пью. А у тебя что новенького?

Я как бы стала ему близким другом.

— А я сегодня с работы уволился, — доверительно сказал Мюнхаузен.

Он искал поддержки и участия. Хотел, чтобы я спросила: «Ого, а почему? И как ты теперь?»

— Ого. А почему? И как ты теперь? — спросила я.

Я сидела на этом стуле уже почти час, а подсел только Мюнхаузен. На безрыбье вот такой усатый рак.

— Я недельку отдохну и новую буду искать. Начальник — чудак на «м». Психопат. Я устал терпеть.

— Правильно сделал, раз так. Нельзя терпеть. Жизнь же идет, не на черновик же живем.

Зачем я его лечу? Я же ищу приключений. Мне совсем не подходит Мюнхаузен, я не хочу грешить с усатиком. Я умру от смеха.

Мне хочется брутального и мускулистого парня. Красивого, как тот мужик, что в последнем экшене спасал мир. Можно даже прямо его, но вряд ли он из своего Нью-Йорка заглянет в бар в Новогиреево. И пусть он будет печальный, грустный, смотрящий в запотевший стакан с минералкой (ненавижу пьяных мужчин), потому что у него, например, умер котенок. И я его утешу, я умею. Я хоть и не произвожу такого впечатления, но очень даже ого-го. Шалунья, да. Звучит неутешительно, но я умею утешать. В общем, надо срочно сливать Мюнхаузена.

— Вот да! Вот ты права! Какая же ты умница! — вдруг сказал он.

Я замерла. Застыла. Мы с мужем сильно ссорились в последнее время, очень кричали, били посуду. Кажется, это про нас Земфира написала песню: «И полетели ножи и стаи упреков». И в этой ситуации мне так давно никто не говорил, что я умница. Говорили другое, обидное.

А до всех этих ссор мне говорили «умницу» достаточно часто. Каждый день по многу раз. И это был бензин, на котором я порхала по жизни.

В наше время основная функция партнера в семье — это поддержка. Раньше семьи создавались, потому что поодиночке не выжить. И смысл семьи был именно в выживании, в возможности бытовые проблемы поделить на двоих. Сейчас нет такой проблемы, можно прекрасно жить поодиночке. Поэтому брак заключается, чтобы на территории вашей квартиры случилась территория полной и абсолютной поддержки. Там вас хвалят, восхищаются и говорят «умницу». А больше ничего, по сути, и не надо.

Самая токсичная вещь на свете — это как раз неподдержка близких. Когда жена приходит к мужу в новом платье, а он говорит: «Ну посмотри на себя, ну что ты нацепила!» А муж приходит к жене с идеей нового бизнеса, а она говорит: «Зачем тебе это? Тебе что, заняться нечем?» Это ужасно. Зачем тогда брак? Зачем в таком браке рожать детей? Чтобы научить их «неподдержке»?

Мой муж всегда щедро давал мне «умницу», и каждый раз у меня вырастали крылья. Хотелось заслужить эту умницу еще и еще, как тюлень заслуживает сахарок.

Смотри, борщ! — умница. Смотри, премия! — умница. Смотри, тест на беременность! — умница. А сейчас муж отобрал у меня мою «умницу». Наказал за непослушание, и я живу без нее. Жить можно, в принципе, но на сквозняке. Некомфортно.

А тут Мюнхаузен, чужой усатик. Сразу взял и со второго предложения дал мне мою потерянную «умницу». Я посмотрела на него с интересом. Ну надо же, такие усы. И пиджак. Очень даже ничего. Дальше Мюнхаузен произвел контрольный выстрел. Он вдруг спросил:

— Замерзла?