Два шага назад и в светлое будущее! Но вместе с императорами. Том II. Моя наполеониада

И при этом сам, уж не знаю насколько сознательно, портил себе имидж: все пять лет он упорно продолжал придерживаться позиции неистового патриота-корсиканца, презирающего французов и считающего своим главным долгом и целью жизни освободить от них Корсику. Как уже отмечал выше, время шло, а родной остров так и продолжал в его глазах оставаться некой идеальной страной, а населяющие ее люди – потенциальными героями (до тех пор, пока туда сам не приехал). Ну а генерал Паоли, глава независимого государства, которого вынудили эмигрировать, был для него настоящим идолом и символом ее свободы. Был ли это его юношеский протест против окружающей действительности, вызванный отчасти коллаборационистской позицией отца? Вполне возможно. Но так себя накручивал, что Францию действительно начинал истово ненавидеть, наверно, в лице вполне конкретных французов – своих соучеников. Хотя лично ему она уже очень многое дала.

Наверно, в душе очень хотел попасть в число отобранных для продолжения обучения, но бывший генеральный субинспектор генерал Кералио, который им было заинтересовался и даже флотское будущее пообещал, больше в училище не появлялся.

(Интересно отметить, что генерал Кералио, посещавший школу на втором и третьем году обучения мальчика, активно сватал его в моряки. Чем-то он ему глянулся, некую божью искру в нем увидел. Хотя его впечатление от знакомства с Наполеоне было достаточно далекими от реальности. Прочитайте отрывок из его характеристики: «Хорошего телосложения, отменного здоровья, характер мягкий. Это честный и признательный человек. Особенно проявил себя в математике. Удовлетворительно знает историю и географию, отстает лишь в изящных искусствах. Из него получится хороший моряк». Может, он его по старости с кем-нибудь перепутал? Обещал посодействовать попаданию на флот, но вскоре отошел от дел. А Наполеоне и сам туда с детства рвался, но не судьба. Она была уже для него предопределена.

А когда он был на четвертом курсе, приехал уже иной инспектор и отобрал только двоих. Какие уж тут надежды – сплошной пессимизм. Не разуверил его в этом и приезд отца, который привез устраивать сюда и третьего сына, Люсьена. В июне 1784 г. он впервые увидел его после пятилетней разлуки. В принципе, папа Карло точно должен был знать, что королевская стипендия на Бриенне не кончится и место в Париже для Наполеоне уже забронировано. Но, может, просто забыл или этой темы они не касались, потому что отцу было не до того. Во-первых, он был сильно расстроен тем, что, согласно новым правилам, обучать одновременно двух сыновей за государственный счет в военных школах запретили. И, несмотря на все хлопоты, ему пришлось взвалить на себя дополнительное бремя и заплатить за первые полгода обучение Люсьена16 в Бриенне, пока там еще доучивался Наполионе. А во-вторых, и это его все-таки волновало даже больше чем деньги, он ехал в Париж к докторам на обследование (и попал даже к врачу, лечащему саму королеву – вот и сидел потом некоторое время на грушевой диете) с надеждой излечиться от постоянных болей в желудке. Да и сын был потрясен, увидев, как папа исхудал и плохо выглядит. Это была их последняя встреча. А потом наступило время выпускного экзамена (как я ни старался понять, что он из себя представлял, – не вышло.) Все пишут только, что выдержал его Наполеоне блестяще. И, наконец, в одной из версий напал на адекватное объяснение: в сентябре, пройдя «собеседование» с заместителем инспектора школ Рейно де Моном, он получает рекомендацию в Парижскую военную академию. И тот в отобранную для Парижа пятерку вдруг включил и его. Наполеоне был потрясен до глубины души: даже когда ехал в почтовой карете в Париж, все еще не верил и продолжал недоумевать, почему его отобрали? Что бы там ни писали про блестящую сдачу некого экзамена, из-за языковых провалов и погрешностей в предметах, не относящихся к точным наукам, он был далеко не в первых рядах своего выпуска. Но это уже не имело никакого значения. Зато сразу узнал, что предстояло ему стать артиллеристом. Все уже было решено за него. Он не знал, почему, но ларчик открывался просто: в этот род войск особо никто из французских дворян не рвался, тем более из знатных, вот кавалерия – иное дело. У артиллеристов слишком много черновой работы, да еще и требуется высокий уровень профессиональной подготовки. А пофорсить у всех на виду, в раскрасивой форме, да еще с саблей на боку – возможностей нет. Вот в Париже и набралось только восемь человек будущих артиллеристов на всю академию.

Парижская академия