Наступил второй период его учебы, в который он вступил уже совсем с другим настроением, чем то, что было у него в Бриеннском училище. И с другими надеждами на базе уже приобретенного опыта. Он больше не был корсиканским мальцом, почти ничего не понимающим в происходящем вокруг. Знал себе цену и был уверен, что и здесь, в точных науках, мало кто сможет с ним равняться. Но пока совсем не представлял, как его тут встретят. По дороге ему уже рассказали, что он сразу почувствует огромную разницу в уровне заведений.
Парижская королевская военная школа (неофициально – академия) справедливо считалась одной из лучших в стране: не только занимала великолепное здание (выстроенное по проекту Габриэля – любимого архитектора Людовика XV), но и располагала знающими, опытными и самыми лучшими преподавателями. И она, помещавшаяся тогда, как и ныне, на Марсовом поле, уже была готова его принять. То, что еще вчера было несбыточной мечтой, стало реальностью. Ну а о составе учеников и говорить нечего: тут были собраны отпрыски не абы каких дворянских семей, а, как правило, высокопоставленных или потомственных военных высокого ранга, некая почти закрытая для других каста. Да и Париж, который он увидел из окна кареты, ошеломил его.
И сразу по приезду Наполеоне понял, что со своим происхождением и провинциальностью явно выделяется на общем фоне и большинство курсантов посматривает на него презрительно и совершенно не намерено общаться с ним на равных. Ему давали понять, что он всего лишь королевский стипендиат. Ох, и трудно было бы ему вписаться в эту среду, да еще с его характером и чувством собственного достоинства (если бы он себе такую задачу ставил, чего делать, однако, совершенно не собирался). Ведь он по-прежнему терпеть не мог насмешек или даже намеков на них, неважно, с чем они были связаны.
Но за его спиной было 5 лет жесткой учебы и жизни Бриенна, которые научили реагировать мгновенно, кулаками, а теперь уже и словами. Потом вспоминал с гордостью на Святой Елене: «Раздал же я им тогда немало затрещин», ну а сколько получал, естественно, умалчивал.
Но, по одной из версий, началось все действительно с проверки новичка «на вшивость». Некто Лажье решил посмешить сокурсников, собравшихся посмотреть на прибывших новичков. Выбрал самую экзотическую с вида деревенщину, да к тому же тощую и тихо державшуюся жертву и толкнул о чем-то задумавшегося Наполеоне так, что тот чуть не упал от неожиданности. Все засмеялись и Лажье тоже, со смехом изобразив бегство, приговаривая «Ой, боюсь, боюсь!». Просто решил продолжить развлекать публику. А бояться действительно следовало. Про быстроту реакции Наполеоне я уже писал. Вот и сейчас «псевдожертва» догнала его и толкнула в спину с такой силой, что неудачливый шутник ударился лицом о решетку и разбил лицо до крови. Немедленно подлетели воспитатели (их тут было 150 человек на 130 курсантов), бросились с вопросами к обидчику : «В чем дело? Что случилось?» Тот был абсолютно спокоен: «Меня оскорбили, и я отомстил. Больше мне нечего сказать». С самого начала продемонстрировал всем, что задевать его лучше не стоит. Выговор получил, но своей вины так и не признал.
И в дальнейшем продолжать выдерживать такую линию и по любому поводу немедленно демонстрировал свое «фэ». Иногда – совсем не по делу. Так, на занятиях по военной подготовке как-то швырнул оружие в лицо инструктору, который ударил его шомполом по пальцам за неуклюжесть. Манера обучения, повсеместно принятая в армии.
В Бриенне любил фехтование и был среди первых, а здесь обнаружил, что многим уступает в технике – и это было естественно, в богатых семьях с мальчиками с самого детства работали лучшие тренера, их готовили профессионально, дуэли еще не были отменены. А тут под руку неопытный провинциал попался, да еще что-то из себя строит. Сейчас мы его на место поставим быстренько. И ставили. А Наполеоне проигрывать не выносил и не умел, и если его раз-другой чувствительно доставали, приходил в ярость, бросался «рубить колосья», не слушая тренера и не соблюдая правил. Ну и дальше – штрафная дисквалификация.
Тогда делал вид, как ранее (да и теперь) в процессе обучения танцам: мне все это не интересно, лучше я в сторонке постою. Это был его принцип поведения: если не могу стать в чем-то лучше остальных – то пусть все думают, что не больно-то мне этого и хотелось. У меня и поинтереснее занятия есть.
Про полторы сотни воспитателей я уже говорил, правда, учителей из них – только тридцать, зато все высочайшего уровня. 8 часов в день – математика, история, литература, география, фортификация, рисование, немецкий и английский языки, фехтование и военная специализация. Кроме того – два танцмейстера и три специалиста по верховой езде. И кормили как в хорошем ресторане, и обслуживали превосходно, как высший офицерский состав. Ну и учили, как вы уже поняли, тоже очень качественно.