Два шага назад и в светлое будущее! Но вместе с императорами. Том II. Моя наполеониада

Даже вышеупомянутую записку приложил со своими артиллерийскими предложениями. Но получил отказ и уже после этого стал проситься в отпуск и добрался до барона. Но, во-первых, я не очень понимаю, причем тут барон дю Тейль. Генеральным инспектором артиллерии он станет еще только в конце 1791 г. А пока только военный губернатор Оксонна. И как он может что-то разрешать или не разрешать поручику Гренобльского полка в Валансе? С моей точки зрения, только влияя неким образом на позицию военного министра. Возможно, так и было, но не исключено, что министр прореагировал положительно на чью-то иную просьбу, а барона Наполеоне потом сам придумал для маскировки. Это очень в его стиле.

Во-вторых, я почти уверен, что к этому времени Наполеоне уже становится в значительной степени «человеком Саличетти». А тот несомненно рассчитывает на его участие в своей предстоящей схватке с Паоли. А, значит, хочет видеть его на Корсике.

В-третьих, и почти наверняка, спешным сигналом к отъезду должна была стать некая информация, заставившая его действовать. И такая на самом деле была (кроме декрета о создании Национальной гвардии). А кто мог быть в курсе всех самых последних решений, связанных и с Корсикой, и с армией? Осмелюсь предположить, что только Кристоф Саличетти. А они действительно имели место и меняли всю ситуацию: а) только что было утверждено разрешение армейским офицерам служить в волонтерских частях, в том числе и на Корсике; б) синдиком туда назначен Антонио ди Росси (по одной версии, «их человек», по другой, вообще имеющий отношение к клану Буонапарте). А главное, с ним уже обговорена возможность предоставления Наполеоне должности персонального ординарца в одном из подчиненных ему отрядов все той же создаваемой гвардии (по разным данным – сохранения чина поручика или даже сразу назначения капитаном). Обговорена кем – нетрудно предположить.

В-четвертых, он получил верную информацию, что со дня на день в армии все отпуска отменят в связи с намечающейся войной с Австрией (в которую он сам, как следует из его совсем недавнего письма к Нодену от 27 июля, не верил). И ему срочно надо торопиться, что он немедленно и начал делать.

И в-пятых, я уверен, ему была обещана реальная поддержка от Саличетти и его людей для участия в предстоящих выборах командира полка волонтеров в Аяччо. А это уже чин подполковника. Только им был необходим свой человек на этом месте (а не паолист), и именно для этого Кристоф собирался приехать туда лично.

И последнее: Наполеоне с его опытом артиллериста был нужен ему в уже планируемых предстоящих военных действиях на Сардинии. Саличетти смотрел вперед, так как был в курсе этой экспедиции, которую активно поддерживал.

Как вы думаете, мог ли Наполеоне устоять перед такими открывающимися перспективами, особенно с учетом его незавидной политической ситуации в Гренобльском полку? Да никогда, тем более, что предстоящий риск был сведен к минимуму.

Я не знаю, что мешало биографам проанализировать эти вышеперечисленные факты. Конечно – наличие переписки с Саличетти я домыслил самостоятельно. Таких писем не было обнаружено, но это и понятно, сохранять их было рискованно. Потом, придя к власти, Наполеон старательно уничтожал все подобные улики его связи с якобинцами (даже приказал найти и сжечь все публикации его «Ужина в Бокере»). А на вопросы, как его занесло в Якобинский клуб, отвечал – молодой был, глупый и горячий. И всячески дистанцировался от Саличетти, воздав ему должное только после смерти этого человека, которому был сильно обязан (см. соответствующий раздел Приложения).

Никакие иные мотивы типа родные молили вернуться, дядя Люсьен был при смерти и хотел его увидеть, жаждал принять участие в выборах (заведомо паолистких), имел неистребимое желание попытаться в очередной раз сблизиться с Паоли и т. п., по-моему, просто неубедительны и не могут объяснить его стремительного отъезда.

И вот, таким образом (к искренней радости Луи, мучение-обучение которого закончилось), уже 9 сентября Наполеоне вырвался из Оксонна. И, заметьте, очень вовремя, через несколько дней действительно все отпуска в армии запретили. Страна перешла на военное положение.

Третий визит: сентябрь 1791 г. – декабрь 1792 г.

Прибывшие на родину братья застали престарелого архидиакона Люциано в добром здравии и в ясном рассудке, возлежащим на своем набитом монетами матрасе. Тот, на время позабыв о старческой раздражительности и обидчивости, в которой его укоряли окружающие (мама – в первую очередь), очень обрадовался появлению Наполеоне, и они смогли обстоятельно побеседовать на разные темы, включая и вопрос наследства.