Два соперника

— Не длаютъ этого нынче, не въ мод, но ежели вы хотите, то ваше желаніе — законъ-съ… блаженно наклонилъ голову въ знакъ согласія Иванъ Артамонычъ. — Я знаю одно прелестное кухмистерское помщеніе, гд можно сыграть свадьбу. Парадъ, такъ ужъ парадъ. Среди моихъ знакомыхъ найдутся четыре генерала въ лентахъ.

— Ну, генералы-то мн — Богъ съ нимъ, а чтобы были танцы и побольше молодыхъ кавалеровъ.

— Можно-съ. Въ нашей канцеляріи даже есть три отчаянные танцора. Одинъ на вечерахъ въ Благородномъ собраніи считается первымъ мазуристомъ.

— Кто такой? На вечерахъ въ Благородк первымъ мазуристомъ считается артиллеристъ Гремушинъ. Мы вдь бываемъ въ Благородк. Статскіе тамъ преплохіе танцоры.

— Не могу знать-съ, но мн такъ сказывали. Я въ Благородк когда бываю, то сижу обыкновенно за винтомъ въ карточной комнат, а потомъ перехожу попитаться въ столовую. Фамилія его — Клочковъ.

— Ну, все равно. Хорошій мазуристъ и у насъ найдется. Онъ хоть еще гимназистъ, но мазурку танцуетъ прелестно.

— Это ты про Петю-то? поинтересовалась мать. — Да неужели его звать на свадьбу? Помилуй, матушка, вдь это мимолетное дачное знакомство.

— Нтъ, нтъ… Я хочу.

Мать сдлала дочери недовольную гримасу; та тоже отвтила гримасой, говорящей «я такъ хочу». Иванъ Артамонычъ замтилъ это и сказалъ:

— Отчего-же вы запрещаете? Пусть позабавятся. Юности попорхать хочется. Это очень естественное дло. О, счастливая юность! Позвольте ручку, Надежда Емельяновна.

Анна Федоровна, видя умильное до блаженства состояніе Ивана Артамоныча, опять приступила насчетъ денегъ на приданое.

— Мн право такъ совстно, Иванъ Артамонычъ, но ежели-бы вы сейчасъ намъ могли дать хоть половину денегъ на покупки для Наденьки, начала она.

— Отчего-же… Съ удовольствіемъ. Я словно зналъ и захватилъ съ собой чековую книжку. Я могу вамъ дать чекъ даже на всю сумму… Позвольте перушко и чернилъ. Сейчасъ-же я вамъ и напишу.

Отецъ Наденьки бросился за перомъ и чернилами и принесъ ихъ. Иванъ Артамонычъ обмакнулъ перо и спросилъ:

— Тысячу рублей вамъ?

— Просила тысячу, да думала, что маловато. Напишите ужъ чекъ на тысячу двсти.

— Извольте, отвчалъ Иванъ Артамонычъ и сталъ писать, говоря: «тысячу»…

— Иванъ Артамонычъ, погодите… перебила его Анна Федоровна, вся вспыхнувъ:- позвольте ужъ еще разъ искусить вашу доброту. Мн все думается, что и тысячу двсти будетъ мало. Вдь блье и потомъ подвнечное платье… Напишите ужъ полторы тысячи, потому наше положеніе такое, что мы совсмъ безъ денегъ.

Иванъ Артамонычъ замялся.

— Изволите видть, я врагъ того, чтобы бросать деньги на безумную роскошь, началъ онъ:- но ежели…

— Пишите ужъ, пишите полторы-то тысячи. — кивнула ему Наденька, улыбаясь.

— Ваше слово — законъ-съ. Вамъ я не смю отказать.

Чекъ на полторы тысячи былъ написанъ и врученъ Наденьк.

— Боже, какъ вы добры, Иванъ Артамонычъ! Позвольте ужъ невст поцловать васъ за это. Наденька, поблагодари жениха поцлуемъ.

— Да что вы, маменька… — Я лучше потомъ… — закраснлась Наденька. — А то мимо калитки шныряютъ дачники и оттуда все видно на балконъ…

— Цлуй, цлуй… Жениха цлуешь, а не посторонняго… Съ тому-же при отц и матери. Тутъ ничего предосудительнаго нтъ.

Иванъ Артамонычъ, весь сіяющій, быстро отеръ мокрыя отъ кофе губы носовымъ платкомъ и, обойдя столъ, за которымъ вс сидли, подошелъ къ помщавшейся противъ него Наденьк и протянулъ губы. Наденька, косясь на калитку, подставила ему щеку.

— Въ губы, въ губы цлуй Ивана Артамоныча! Нечего щеку-то подставлять! — кричала мать.

Наденька помедлила и отвчала:

— Тогда пускай самъ цлуетъ.

Иванъ Артамонычъ направилъ поцлуй прямо въ губы и два раза сочно чмокнулъ Наденьку. Въ это время скрипнула калитка. Наденька вздрогнула и обернулась. Близь калитки, на дорожк сада стоялъ гимназистъ Петръ Аполлонычъ. Онъ былъ на этотъ разъ въ мундир, лицо его было искривлено въ самую ядовитую улыбку. Наденька взглянула въ его сторону и смущенно проговорила:

— Войдите, войдите… Вы все еще не ухали?

Петръ Аполлоновичъ ничего не отвчалъ и медленно, шагъ за шагомъ приближался къ балкону.

— Это тотъ самый, про котораго я говорила, что онъ отлично мазурку танцуетъ, пояснила Наденька Ивану Артамонычу. — Онъ нашъ сосдъ, живетъ вмст съ матерью и сегодня они перезжаютъ съ дачи. Должно быть проститься пришелъ.

— Очень нужно! тихо пробормотала Анна Федоровна, отвернувшись, и прибавила:- Нахалъ!

Наденька хоть и старалась быть спокойной, но внутренно трепетала и думала: «А вдругъ онъ сдлаетъ скандалъ? Онъ дерзкій… Онъ на все способенъ… Пронеси Боже»!…

Петръ Аполлоновичъ вошелъ на балконъ.

XII

Сдлавъ общій поклонъ и опять надвъ фуражку, Петръ Аполлонычъ прислонился къ колонн и, ни съ кому особенно не обращаясь, началъ:

— Васъ, кажется, можно поздравить? У васъ семейная радость.

Глаза его были насмшливы, съ губъ не сходила ироническая улыбка. Наденька сидла ни жива, ни мертва. Отецъ и мать Наденьки не отвчали на вопросъ, но мать, указывая на молодаго человка, сказала Ивану Артамонычу:

— Вотъ-съ… Позвольте вамъ представить… нашъ сосдъ Петръ… Забыла, какъ по отчеству-то… Все Пьеръ да Пьеръ…

— Петръ Аполлонычъ, подсказала дочь.