Два соперника

— Налей и мн, Емельянъ Васильичъ, налей и Надюш, и мы съ Иваномъ Артамонычемъ чокнемся… Наливка слабенькая. Ваше здоровье, Иванъ Артамонычъ.

— Нтъ-съ… Теперь здоровье Надежды Емельяновны.

Иванъ Артамонычъ отодвинулъ стулъ, всталъ и ползъ черезъ столъ чокаться съ Наденькой.

— Такъ кто-же, Иванъ Артамонычъ, та счастливая избранница, которую вы намтили? приставала къ гостю мать Наденьки.

Иванъ Артамонычъ крякнулъ, блаженно улыбнулся во всю пгарину рта и отвтилъ:

— Извольте, я вамъ открою мою тайну. Избранница эта — та, съ которой я теперь чокаюсь…

— Надюша? — воскликнула мать.

— Да… но я боюсь… Я робю… Отказъ — и я погибъ.

— Вы свататесь къ Наденьк и вамъ отказъ?.. Да что вы, Иванъ Артамонычъ! Мы за честь должны считать. Емельянъ Васильичъ! да что-жъ ты-то ротъ разинулъ и молчишь!

— За честь… За великую честь… Ежели это въ серьезъ, то будьте счастливы… — пробормоталъ отецъ Наденьки.

— Я-бы хотлъ слышать отвтъ отъ самой Надежды Емельяноввы, — говорилъ Иванъ Артамонычъ,

— Господи! Да разв можетъ она выдти изъ воли отца съ матерью. Надюша! Что-жъ ты стоишь! Протяни руку Ивану Артамонычу! — кричала дочери мать.

Наденька, вся вспыхнувшая, протянула руку, Иванъ Артамонычъ перегнулся черезъ столъ и поцловалъ руку.

— Согласны? — спрашивалъ онъ двушку.

— Папенька и маменька согласны, такъ и я согласна, — послышался отвтъ.

— А теперь, Иванъ Артамонычъ, обнимите меня… Емельянъ Васильичъ! Цлуй скорй Ивана Артамоныча.

И начались объятія.

VI

Иванъ Артамонычъ еще долго просидлъ у своей невсты, пилъ черносмородинную наливку и строилъ планы своей будущей женатой жизни. — Лошади у насъ, Надежда Емельяновна, свои и будемъ мы по воскресеньямъ и по праздникамъ въ Невскій монастырь пвчихъ слушать здить… Обожаю хорошихъ пвчихъ.

— Лучше-же, Иванъ Артамонычъ, въ оперу… — возражала Наденька.

— И въ оперу иногда създимъ, но вдь это по вечерамъ. Насчетъ театровъ будьте покойны. Въ циркъ, въ оперу, въ Александринскій театръ — каждую недлю будемъ въ театр.

— Одинъ разъ въ недлю мало. Я два раза хочу.

— Ну, два раза, такъ два. Разв можно въ чемъ отказать молодой женк!

— И непремнно, чтобы ложа была.

— Зачмъ-же ложа-то, если насъ двое?

— Ахъ, нтъ. Вдвоемъ скучно. Я хочу, чтобы приглашать гостей…

— Ахъ, Надя, Надя! Что ты говоришь! Да ты должна за счастье считать, ежели ты будешь вдвоемъ съ мужемъ, перебила ее мать.

— Да что вы, маменька! Конечно-же въ компаніи веселе. По крайности есть съ кмъ слово перемолвить.

— Да ты съ мужемъ-то и перемолвливайся.

— Ну, что все мужъ да мужъ! Все одно и одно, такъ и надостъ. Нельзя-же глазъ на глазъ…

— Ахъ, какія слова! Боже мой, какія слова! Простите, Иванъ Артамонычъ, это она отъ глупости, просто отъ наивности.

— Врю, врю, дорогая Анна Федоровна. И представьте, эта простота требованій въ вашей дочк мн особенно нравится, — отвчалъ Иванъ Артамонычъ. — Я обвороженъ. Позвольте, Надежда Емельяновна, ручку поцловать. Вотъ такъ… О, святая простота!

— Такъ ложу и съ знакомыми мы будемъ въ театр? Вы мн позволите приглашать, кого я хочу? — спрашивала жениха маденька.

— Да, да… Есть о чемъ разговаривать! Распоряжайтесь, какъ хотите. Можете пригласить въ ложу папеньку, маменьку.

— Какой-же мн интересъ отъ папеньки и маменьки! Я хочу общества.

— Надя, что ты мелешь! Какого такого общества!

— Пускай говоритъ, пускай говоритъ. Каждое ея наивное слово вливаетъ мн бальзамъ въ душу, перебивалъ Иванъ Артамонычъ мать Наденьки.

— Конечно-же общества. Я хочу пригласить молодыхъ людей.

— Фу, да ты хоть-бы постыдилась! Какіе такіе у тебя молодые люди? Откуда? Мелетъ разный вздоръ, а Иванъ Артамонычъ можетъ Богъ знаетъ что подумать?

— Какъ какіе! Напримръ, Петръ Аполлонычъ.

Лицо Ивана Артамоныча сдлалось серьезно.

— Это это такой Петръ Аполлонычъ? спросилъ онъ.

— Ей-Богу, не знаю, отвчала мать Наденьки. — По моему, просто она бредитъ или дурачится. Кто это такой Петръ Аполлонычъ, отвчай скорй! крикнула она на дочь.

— А гимназистъ, съ которымъ я играла въ спектакл «Вспышку».

— Гимназистъ? Ну, этотъ не опасенъ, отвчалъ Иванъ Артамонычъ, превращая серьезное лицо въ улыбающееся. — О, простота, простота! О, святая наивность! Можете, можете приглашать въ ложу вашего Петра Аполлоныча, но предупреждаю, только тогда, когда у него будутъ отмтки хорошія насчетъ ученья. Другъ дтства это, что-ли? обратился онъ къ матери Наденьки.

— Ребенокъ, отвчала та. — Мальчикъ.

— Какой-же ребенокъ, ежели онъ бреется. Ему девятнадцать лтъ.

— Полно, полно, не фантазируй, глупая.

— Нтъ, я хочу, чтобы Петръ Аполлонычъ бывалъ съ нами. Онъ бдный, а между тмъ такъ любитъ театръ, что даже хотлъ уйти изъ гимназіи и поступить въ актеры. Иванъ Артамонычъ, я хочу, чтобы и его приглашали въ ложу изрдка.

— Извольте, извольте, божество мое. Потомъ мы будемъ здить на рысистые бга. Страхъ какъ люблю лошадей.

— А я боюсь лошадей. Послушайте, будемте лучше здить въ докторскій клубъ. Тамъ студенты прелесть какъ танцуютъ мазурку.

— Можно и въ докторскій клубъ, но бга бгами. А лошадей вамъ бояться нечего. Вдь вы будете сидть за барьеромъ! Лошади далеко. Разв вы никогда не бывали на рысистыхъ бгахъ?