Два соперника

— Царицей, царицей будешь жить… повторяла Анна Федоровна, прижимая дочь къ груди.

— Пуще всего мн, маменька, обидно, что онъ и лто хочетъ жить въ этой трущоб, на Петербургской сторон. А мн-бы хотлось въ Павловск…

— Это, матушка, все вздоръ, все вздоръ, все это пустяки. Какъ себя поведешь. Поведешь себя хорошо, съ умомъ и съумешь взять его въ руки, такъ будешь жить и заграницей.

— Но изъ словъ его я замтила, что онъ хочетъ, чтобы жена у него была на манеръ экономки. чтобы и грибы ему солила, чтобы и варенье варила, и настойки настаивала.

— Все это одни разговоры. Ну, настоишь ему какую-нибудь тамъ четверть на рябин, велишь кухарк сварить банку яблочнаго варенья.

— Да вдь и вы, маменька, толковали въ этомъ-же смысл.

— Подходъ къ сердцу, подходъ — и больше ничего. Вотъ на эту-то удочку онъ и поддался. Ахъ, Надюша! Дай еще разъ тебя поцловать. Поздравляю, другъ мой.

Послдовали опять объятія.

— Дай и мн, Надюша… сказалъ отецъ.

— Ахъ, папенька! Да у васъ губы пьяныя и мокрыя. Отстаньте, пожалуйста!

— Ну, Емельянъ Васильичъ, раскошеливайся! Теперь ужъ надо на славу его ужиномъ кормить, обратилась Анна Федоровна къ мужу.

— Да ужъ въ грязь лицомъ не ударимъ. Въ крайнемъ случа можно билетъ Дворянскаго банка заложить. Онъ очень грибы любитъ. Завтра онъ прідетъ вечеромъ — вотъ ты ему грибы въ сметан къ ужину и закати.

— Что грибы! Тутъ нужно и телячьи котлеты. Да привези ты изъ города закусокъ хорошихъ побольше.

— Это все будетъ. А ты грибы… Котлеты котлетами, а грибы грибами. А ты, Надюша, скажешь, что сама ходила въ лсъ и собирала.

— Да вдь посл этого такъ пріучишь, что онъ, и женившись, будетъ меня въ лсъ за грибами посылать, отвчала дочь.

— Полно, полно, милая. Ты теперь-то будь къ нему ласкова и предупредительна. Ласковое телятко двухъ матокъ сосетъ. Вдь вотъ завтра онъ уже долженъ, какъ помолвленный женихъ, пріхать съ подаркомъ.

— Посмотримъ, что отвалитъ! крикнула Анна Федоровна.

— Я думаю, что онъ брилліантовый браслетъ покойницы жены привезетъ, отвчалъ мужъ. — Завтра надо ршить насчетъ свадьбы: когда и какъ…

— Бога ради только завтра ты опять не напейся съ нимъ пьянъ. Вдь теб вредно, вдь у тебя сердце же въ порядк. Выслужи сначала пенсію мн, а потомъ и напивайся. А то умрешь безъ пенсіи, причемъ я-то останусь!

— Дура! Да неужто ты не можешь понять, что я для него пилъ!

— Поди ты! Могъ бы себ и полъ-рюмки наливать, а вдь ты самъ радъ и норовишь налить себ даже больше. И наконецъ, онъ крпокъ какъ столбъ верстовой, а ты ужъ размокъ совсмъ.

— Ну, и онъ тоже… Въ женскую калошу ногой ползъ. Ну, прощай, Надюша, желаю теб кудрявыхъ сновидній. То-то ты сегодня будешь съ пріятными мечтами засыпать!

— Ахъ, папенька, пуще всего меня тревожитъ, что онъ старъ и на пастора похожъ.

— На кого?

— На пастора. Это вс говорятъ. Петръ Аполлонычъ вонъ увидалъ его и смется.

— Ахъ, да, Надюша… Какъ ты, мать моя, была неосторожна, когда ты при Иван Артамоныч объ этомъ Петр Аполлоныч вывезла. Положимъ, что онъ гимназистъ, мальчишка, но Иванъ-то Артамонычъ можетъ Богъ знаетъ, что подумать. Ты ужъ, дружокъ мой, остерегись. Тутъ иногда глупое, праздное слово можетъ все дло испортить. Ну, прощай. Ну, Христосъ съ тобой! Ну, или спать. Завтра поговоримъ. Феня! Гаси лампу. Остатки ужина и посуду можешь завтра поутру убрать. Емельянъ Васильичъ! Что ты бродишь, какъ мокрая курица! Иди спать.

Потухла лампа въ столовой и семейство стало расходиться по спальнямъ.

Наденька въ эту ночь не скоро заснула. Передъ ней поперемнно стояли то грузная фигура Ивана Артамоныча съ сочными красными губами и оловянными срыми глазами, то стройная вертлявая фигурка Петра Аполлоныча.

«Надо завтра утшить Пьера, надо. Какъ только встану, сейчасъ-же побгу къ нимъ на дворъ, признаюсь, что выхожу замужъ, и уврю его, что ему даже еще лучше будетъ, когда я буду замужемъ за богатымъ. Замужемъ буду за Иваномъ Артамонычемъ, а любить буду Пьера. Мало-ли есть замужнихъ дамъ, которыя имютъ у себя на сторон Пьеровъ. Да вонъ аптекарша… Замужемъ за аптекаремъ, а докторъ сидьма сидитъ у ней на дач. Ежели Пьеръ будетъ благоразуменъ и подумаетъ хорошенько объ этомъ, онъ не проклянетъ меня, что я выхожу замужъ за Ивана Артамоныча, и даже не разсердится. Ахъ, Пьеръ, Пьеръ! И зачмъ ты бдный гимназистъ, а не какой-нибудь богатый купецъ, инженеръ или банкиръ? Застрлиться вдь хотлъ. — Положимъ, это онъ сгоряча, но у него характеръ ршительный, отъ него станется. Ахъ, дай-то Господи, чтобы онъ хоть до одиннадцати-то часовъ утра не застрлился! Тогда-бы я, проснувшись, побжала къ нему и уговорила его».

Такъ блуждали мысли въ голов Наденьки. Наконецъ, сонъ началъ туманной шапкой надвигаться на нее и она заснула.

VIII