Два соперника

На утро Наденька проснулась поздно. Отецъ ея уже ухалъ въ городъ на службу, а мать вмст съ кухаркой отправилась въ мясную и зеленную лавки, дабы выбрать тамъ что-нибудь получше къ обду, такъ какъ общался пріхать обдать Иванъ Артамонычъ. Напившись на-скоро кофею съ сдобными булками, Наденька тотчасъ-же бросилась къ дач, гд жилъ съ своей матерью Петръ Аполлонычъ. На улиц около палисадника ихъ дачи извощикъ-ломовикъ и дворникъ укладывали уже на возъ ихъ мебель. Около воза суетилась растрепанная кухарка, размахивала руками и переругивалась съ ломовикомъ и дворникомъ. Балконъ дачи, задрапированный обыкновенно парусиной, былъ ободранъ. На немъ виднлись въ безпорядк разставленные горшки съ чахлыми растеніями. Въ садик, разбитомъ передъ дачей, около цвточной клумбы, стоялъ Петръ Аполлонычъ и самымъ спокойнымъ манеромъ срзалъ цвты, длая изъ нихъ букетъ. Наденька увидала Петра Аполлоныча и у ней какъ-бы какой-то тяжелый камень свалился съ сердца.

— Слава Богу, не застрлился! проговорила она про себя, внимательно посмотрла, не сидитъ ли на балкон мать Петра Аполлоныча и, остановившись у палисадника, окликнула Петра Аполлоныча.

Тотъ, замтивъ Наденьку, тотчасъ-же нахмурилъ брови и сдлалъ строгое лицо, но все-таки подошелъ къ ней.

— Здравствуйте… Какъ я рада, что вы не застрлились, начала она. — Вдь это было-бы безуміемъ въ такіе годы… Да, наконецъ, и гршно. Что-жъ вы не подаете мн руку?

Она держала свою руку, протянутую къ нему сквозь ршетку.

— Коварнымъ женщинамъ я не подаю руки, отвчалъ Петръ Аполлонычъ.

Наденька вспыхнула.

— Ахъ, Петръ Аполлонычъ, вы это совсмъ напрасно… Никогда я не была коварной, да и не буду, заговорила она. — Ну, какое-бы намъ было житье, ежели-бы мы убжали и повнчались! Вдь это, это… Во-первыхъ, папенька съ маменькой прокляли-бы меня… А что я васъ люблю, то люблю и вчно любить буду. Зачмъ-же бжать и ссориться съ родителями, ежели мы и такъ можемъ любить другъ друга? Виновата я передъ вами только тмъ, что выхожу замужъ, но, право, я это для того, чтобы утшить папеньку съ маменькой, да и для нашей пользы. Увряю васъ, что такъ и мн, и вамъ будетъ лучше.

Петръ Аполлонычъ стоялъ и смотрлъ въ сторону.

— Вы слышали, что я выхожу замужъ за Ивана Артамоныча? спросила она его.

— Слышалъ.

— Отъ кого вы слышали? Врно вамъ Феня сказала?

— Нтъ, не Феня, а булочникъ, который и вамъ, и намъ булки носитъ. Не ждалъ я отъ васъ, Надежда Емельяновна, такого поступка. Вдь это-же подло, низко выходить замужъ за старика, такъ сказать, продавать себя.

— Да вдь онъ, Пьеръ, не старикъ. Посмотри, онъ какой розовый.

— Все равно вы его не можете любить.

— Да вдь мужей и не любятъ. Вонъ папенька съ маменькой какъ бранятся.

— Это любя. Это та-же «Вспышка у домашняго очага», что мы въ спектакл играли, только тамъ молодые супруги, а это старые.

Наденька потупилась и проговорила:

— Пьеръ! Прости, что я выхожу за Ивана Артамоныча замужъ.

— Я въ отчаяніи, отвчалъ Петръ Аполлонычъ и передвинулъ фуражку на голов.

— Да чего тутъ отчаяваться! Право, такъ намъ будетъ лучше. Ты будешь ходить къ намъ, я тебя буду любить по прежнему.

— То есть какъ это?

— Настоящимъ манеромъ буду любить. Какъ въ романахъ замужнія дамы любятъ друга дома, такъ и я буду тебя любить. Ты будешь у насъ другомъ дома… Ты даже можешь занимать денегъ у Ивана Артамоныча.

— Такъ онъ и дастъ!

— А не дастъ — я ему сейчасъ сцену устрою. Будь, братъ, покоенъ, дастъ. Онъ въ меня влюбленъ какъ… какъ я не знаю кто… Ужасъ какъ влюбленъ. Да и теб-то лучше, ежели-бы ты женился на мн, ты-бы долженъ былъ перестать учиться, а здсь ты будешь продолжать учиться, поступишь въ университетъ, потомъ сдлаешься адвокатомъ или прокуроромъ.

— Ну, еще это улита детъ, да когда-то прідетъ. Долго ждать. Я все равно ршился бросить учиться. У меня призваніе къ артистической карьер. Я хочу быть актеромъ.

— Ну, тогда вмст будемъ играть по клубамъ. Я потребую отъ Ивана Артамоныча, чтобы онъ и думать не смлъ запрещать мн играть въ спектакляхъ.

— Что: по клубамъ! Разв это игра! Я хочу хать играть въ провинцію, на большую сцену.

— Да мы и подемъ. Иванъ Артамонычъ къ тому времени, можетъ. умретъ. А пока ты здсь поиграй.

— Умретъ онъ! Какъ-же! Онъ здоровъ, какъ быкъ.

— Ну, тогда я сбгу.

— Сбжишь ты, какъ-же!

— Да вдь другія-жены бгаютъ. Вонъ въ романахъ все бгаютъ.

— Да вдь сбжать-то надо въ бдность. А ты изъ богатой жизни не сбжишь.

— А я прежде уговорю его, чтобы онъ подарилъ мн свой домъ, а потомъ и сбгу. Ну, и не сбгу, такъ все-таки тебя любить буду. Ты будешь изъ провинціи прізжать и прямо въ мои объятія. Пьеръ, не сердись!

Петръ Аполлонычъ подумалъ и отвчалъ:

— Не могу я не сердиться… потому вдь тоже ревность… Охъ! О, женщины, женщины! Ужасно грустно и горько.

— А ты думаешь, мн легко?

— Ничего я не думаю. Я знаю, что это… коварство.

— Ну, дай мн слово, что не будешь сердиться.

— Какъ я могу дать слово, ежели у меня вся внутренность поворачивается. Старикъ… съ мокрыми губами…

— Да вовсе онъ не старикъ. Ну, дай мн слово, что ты не застрлишься.

— Стрляться я отдумалъ, но что я въ актеры поступлю и уду въ провинцію — это врно.