Два спутника планеты Ксюша

– Ксения, можешь волосы распустить? Сейчас вечер, Роксана сидит в полумраке, она уже разобрала прическу, пусть волосы свободно лежат.

Ксюха нехотя потянула за резинку, которой волосы небрежно связывались на затылке, и они упали ей на плечи. Оказывается, они очень длинные! Ниже лопаток. Чуть-чуть не доходят до пояса. Темные, волнистые. Шоколадного цвета. Она молча посмотрела на мадам Вейле, которая вдруг сложила руки перед грудью, будто перед картиной Леонардо. Мы ездили в 4-м классе в Париж, в Лувр ходили, и там мадам Вейле перед всеми мадоннами да Винчи так стояла.

А на премьере Ксюха была в голубом длинном платье, расшитом бисером, и когда она сидела в центре сцены, в полумраке, и видны были только очертания фигуры и бледное лицо, я решил, что она точно будет актрисой! Она как будто по-настоящему все переживала: и боль утраты, и желание снова услышать слова любви из письма, и радость от встречи с другом. Я бы не мог себе представить другой Роксаны. Если бы я был Станиславским, точно сказал бы: «Верю!»

Особенно, когда она произнесла: «Как вы читаете? Теперь совсем темно!». По-французски это звучит очень красиво:

«Comment pouvez-vous lire à present?

Il fait nuit!»

Она произнесла так, что я подумал, какой же все-таки красивый французский язык. У меня слова получались немного грубые, резкие, мне английский лучше дается, он четкий, и там все понятно, логично. А французский – он как музыка, а к ней у меня нет таланта.

Ксюха еще так эффектно выдержала паузу после слов: «Как вы читаете?»

И весь зал тогда замер. Потому что догадался – сейчас и она все поймет. И потом ее слова – медленно, осторожно, как будто она не до конца может поверить в то, что поняла, сомневается, боится.

«Уже темно…»

И огромный выдох зала, как будто все до этого сидели, задержав дыхание. Я точно задержал. И даже на несколько мгновений выпал куда-то. Наверное, туда же, куда моя бабушка выпадает. Я просто стоял молча и смотрел на Ксюху. А она на меня. Она спасла меня тогда. Потому что я стоял как дурак, и даже забыл, что теперь моя очередь говорить. Я видел только ее глаза, а все остальное исчезло. Я не знал, что так бывает. Мне как будто все мысли выключили. А Ксюха подошла еще на один шажок ближе, слегка обняла меня, заглядывая в письмо через плечо и повторила: «Как вы читаете? Теперь совсем темно!»

Голос ее дрожал по-настоящему. Не понимаю, как она может одновременно быть такой спокойной и такой дрожащей. Или мне только кажется, что она спокойна?

Французский режиссер потом на пресс-конференции после спектакля очень хвалил мадам Вейле за этот эпизод.

– Отличная находка! – восклицал он. – Эффектная пауза! Браво! Сыграно изумительно!

Мы тут с Ксюхой переглянулись, и она улыбнулась. Мы-то знали, что это случайно получилось, и если бы не она, я, может, так и не вышел бы из ступора.

А когда она улыбается, то у нее одна ямочка появляется. На левой щеке.

Спектакль тогда имел огромный успех. Гости из Франции, среди которых был какой-то влиятельный помощник министра иностранных дел, референт мэра Парижа, а также тот самый знаменитый режиссер, подошли потом к мадам Вейле. Жали ей руки, щебетали что-то на французском, фотографировались, широко улыбаясь.

И режиссер этот еще с Ксюхой отдельно сфотографировался, и потом статья вышла в журнале «Théâtre» – «Юная Роксана из России покорила мэтра французской драматургии».

А сейчас, на остановке, я посмотрел на Ксюху, и меня внезапно пронзила догадка! Вот почему ее выбрали! А не Попову или кого-то другого. Из-за спектакля! Наверное, режиссер хочет пригласить ее к себе в подростковую труппу! Не зря же он восторгался. Как это до меня дошло? Я и сам не понял. Но теперь я знал это точно.

Глава 13 Моя тайна

Наверное, Илья слушал не так, как другие. Почему-то мне захотелось ему рассказать свою тайну. Никому я не рассказывала. Ни Алене Дмитриевне, тренеру, ни родителям. Если бы они узнали, убили бы меня, это точно. И уж точно никуда бы больше не отпускали нас со Спутником одних.

– В общем, однажды на прогулке в лесу мы с Ники заблудились, – начала я свой рассказ, когда мы уже проехали полдороги, и высотные дома сменились двухэтажными коттеджами. – Нам тренер разрешала гулять самим.

– У вас удивительное родство душ, – улыбаясь, говорила она. – Вы не пропадете.

Я очень любила эти прогулки. Раз в неделю мы выезжали, в будний день, чтобы народу было поменьше и мы никого не испугали в парке – ни мамочек с колясками и малышами, ни старушек. Маршрут был известный: по главной аллее парка, усаженной каштанами, мимо лебединого пруда, потом по гравиевой дорожке, через калитку в заборе – и в лес. Наш парк плавно переходил в дикую местность. И вот там уже раздолье – можно и галопом поскакать, а если повезет и попадется какое-нибудь бревно на пути – перепрыгнуть через него. Мы с Ники мало прыгаем, в основном занимаемся выездкой. Он уже старенький, прыгать ему тяжело. Небольшие только препятствия он может взять, и ему это в радость.