Два цвета

Я ш а. Витенька, топиться несовременно. Особенно человеку, умеющему плавать. Мероприятие было обречено на неудачу.

В и т а. О чем ты, Яша?

Я ш а. Моя мама дураков не рожала, Витенька.

В и т а. Не слишком ли ты самоуверен? При всей моей нескладности мне очень нравится это занятие — жить на белом свете. (Подошла к окну.) Какой сегодня чудесный вечер… Я вышла на улицу — толпа шумная, нарядная. Ты замечал, у нас стали лучше одеваться, ярче, красивее, особенно женщины. Слышишь, трамвай звенит. Весело. Несовременно, да?

Я ш а. Трамвай — несовременно. Валька сказал бы — посторонние уличные шумы.

В и т а. Я не видела его почти два года. Он, вероятно, очень изменился?

Я ш а. Не заметил.

В и т а. Когда с человеком каждый день вместе, кажется, что он не меняется.

Я ш а. Что с тобой такое? Не то помолодела… Или парфюмерный набор в лотерею выиграла?

В и т а. Пока еще я ничего не выиграла. Но со мной что-то происходит. Посоветуй мне, Яша.

Я ш а. Советы — моя специальность. Плата по таксе. После двенадцати ночи тариф удвоенный.

В и т а (после паузы). Валерий разыскал меня у Натки. Он позвонил и сказал, чтобы я пришла. Как ты думаешь, что это значит?

Я ш а. Понятия не имею.

В и т а. Он сказал, что ему нужно поговорить со мной.

Я ш а. О чем?

В и т а. Не знаю.

Я ш а. Я бы на твоем месте сюда не пришел.

В и т а. Почему?

Я ш а. В этом доме готовятся к свадьбе.

В и т а. Я знаю. Но мне нужно его увидеть.

Я ш а. Зачем?

В и т а. Наверно, я не смогу объяснить. Я тебе никогда не говорила. Не хотела, чтобы Валерий знал об этом. Но все это время я понимала, что рано или поздно должна увидеться с ним. Я боялась этой встречи. До вчерашнего дня. И когда он позвонил, я вдруг почувствовала, что могу идти. Я не боюсь встречи с ним. Хвастаюсь, да? Ты знаешь, как я жила… Мне так не хватало Валькиной уверенности, его силы. Но ведь я знаю, было у меня что-то. Я должна его увидеть. Ведь все это время, слишком долго, я думала, что он прав, а я просто бездарная сумасбродка.

Я ш а. Самокритика — это современно. А какая дуреха написала этот портрет?

В и т а. Я.

Я ш а. Ты.

В и т а. Сто лет назад. (Смотрит на портрет.) Валерий очень волновался?

Я ш а. Его не поймешь.

В и т а. Волновался, я по голосу это поняла. А ты? Ты тоже беспокоился?

Я ш а. Сама знаешь, у меня были основания.

В и т а. Да. Иногда в жизни бывает — все подряд навалилось… В субботу уволили с работы. В воскресенье… пришла Сима… А потом — ты… Ты меня обидел, Яша. Даже, пожалуй, не обидел. Очевидно, это была последняя капля. Я подумала: если даже ты мог воспользоваться моим состоянием… Я ведь едва не уступила тебе… подумала: в конце концов, плевать…

Я ш а. Прости.

В и т а. Да нет, я не сержусь. Но если ты, которого я всегда считала своим другом… Принес бутылку вина… пирожные… Какие-то дурацкие шутки… Невольно подумала — не в первый раз ему. Наверно, и вино то же, и пирожные, и шутки… те же. А потом, когда ты ушел, такая тоска напала… Чего они там кричат?

Я ш а. Все это выглядело довольно пошло?

В и т а. Будь я в другом настроении, я бы отнеслась к этому спокойно.

Я ш а. Что ж, ты можешь быть уверена, что я больше не заявлюсь с вином и пирожными.

В и т а. Я не против вина и пирожных. Не в этом дело.

Я ш а. Витенька, а вдруг я приду? Опять захвачу бутылку вина, пирожных куплю в гастрономе. С лестницы не спустишь?

В и т а. Чего тебе бояться? Крылечко — четыре ступеньки.

Я ш а. Я и забыл — всего четыре ступеньки! Приду.

В и т а. Тебя не поймешь, когда ты шутишь, когда говоришь серьезно.

Я ш а. А я не умею говорить серьезно. Если б я умел — о-го-го-го, я бы надел новый костюм, крахмальную рубашку с бабочкой и предложил бы тебе руку и сердце. Увы, несовременно.

В и т а. Да, старомодно.

Я ш а. И пошло.

В и т а. Пошло, когда неискренне.

Я ш а. Уверена?

В и т а. Да.

Я ш а. И можешь отличить?

В и т а. Могу, Яшенька.

Я ш а. Нет, Даже ты не можешь понять такую примитивную личность, как я.

В и т а. Ты выпил, Яша, и опять говоришь не то.

Я ш а. Нет, Вита, ни в одном глазу. Я бы только не хотел… Не надо меня считать свиньей. Это несправедливо, так думать, потому что я… прости, Витенька, не могу сказать этого слова… Я его разве что маме говорил, да и то… давно. А к тебе не приду, не бойся. И молчи. Если ты не замечала этого больше трех лет… Стоп! Поставим точку. Хорошую, жирную точку.

В и т а. Яша, ты все придумал. Сейчас, да?

Я ш а. Нет, не сейчас… Давно… Но вообще-то, конечно, придумал. Потому что любви нет и человечество в двадцатом веке размножается, как известно, почкованием.

В и т а. Яшенька, милый. Мне казалось… ты просто… ну, добрый… жалеешь меня. Прости, Яшенька.

Я ш а. Версаль! Продавец и покупатель были взаимно вежливы и принесли друг другу свои извинения.

В и т а. Ты стыдишься того, что сказал?

Я ш а. Примитивное малодушие.

В и т а. Яшка, милый…

Я ш а. Теперь скажи: «Мы будем друзьями».

В и т а. Я бы сказала, но ведь это несовременно.

Я ш а. Но правда?