Два урока о животном и человеке

В аристотелевской биологии есть и другой аспект: понятие тождественности, или равнозначности функций, свойственных животным, растениям и человеку. Одни и те же функции могут выполняться во всех трёх царствах различными способами, в различном порядке. И тем не менее, они сравнимы друг с другом. Здесь Аристотель приходит к такой теории функций, которая по степени абстракции намного превосходит все достижения его предшественников. У животных в дополнение к treptikon, то есть к способности расти, имеется ещё и to aisthetikon, то есть способность чувствовать. Подобно тому, как to treptikon складывается из питания и размножения, aisthetikon также включает в себя две функции: во-первых, aisthesis, способность воспринимать, чувствовать, а во-вторых, orexis, желание, присущее животному и щееся как следствие aisthesis. Животное обладает восприимчивостью и подвижностью, подвижность выражается в виде желания, порыва. Это немного похоже на thumos, который мы только что отметили в теории Платона. Ощущение — это — hedu kai luperon, а aisthesis — это способность воспринимать hedu kai luperon, то есть приятное и мучительное (оба эти качества суть hedu kai luperon). Из способности испытывать приятные и неприятные ощущения возникает orexis. Порыв, который заставляет бежать от боли и толкает на поиски удовольствий, — это движущая сила всего живого, вернее, любого животного, поскольку у нас нет доказательств того, что растение может испытывать удовольствие или боль. А животное совершенно точно испытывает и удовольствие, и боль. В рамках — aisthesis существует также phantasia aisthetike, сенсорное, чувственное воображение. У животного, или хотя бы у некоторых животных, находящихся по сравнению с остальными организмами на довольно высокой ступени развития, есть простая память, mneme, противопоставляемая anamnesis. Anamnesis присущ исключительно человеку, поскольку он предполагает наличие воспоминаний, работу сознания, напряжение памяти. Mneme — это прямая, самопроизвольная память. А — anamnesis — это способность активного запоминания или припоминания. Соответственно, для животных, по крайней мере для самых развитых животных, характерны чувства, сенсорное воображение, пассивная память и, наконец, желание, а как следствие желания — движение. Чего же не хватает животному, чтобы сравняться с человеком? Ему не хватает способности к рассуждению, — to logistikon, логического мышления. Ему также не хватает возможности свободного выбора, bouleutikon, умения принимать решение, точнее говоря, анализировать имеющиеся варианты и произвольно выбирать. То есть у животного отсутствует свобода выбора, proairesis, способность выбирать то, что предпочтительно с логической точки зрения. Таким образом, разум и свободный выбор — это прерогативы человека, однако по природе своей человек не так уж сильно отличается от животных.

В теории, которую я здесь изложил, существенно то, что она не выстраивает никаких мифологических и прежде всего моральных схем для каждого уровня, а, наоборот, стремится показать, как различные функции выражаются в жизнедеятельности растения, животного и человека. Эта преемственность особенно заметна в представлении о постепенном переходе от растения к животному. Начиная свои размышления с животных, населяющих море, или же с морских растений, Аристотель заявляет, что деревья вполне можно назвать «наземными устрицами»^{8}. Процесс развития устриц в море не слишком отличается от процесса развития растений на суше. Ведь устрицы действительно не перемещаются в пространстве и развиваются, постепенно разрастаясь, наращивая ткань. Они формируют раковину, укрепляя её с каждым новым слоем, и в итоге на поверхности образуется заметный рельеф, так что по уплотнениям на устричной раковине можно судить о её возрасте примерно так же, как судят о возрасте дерева, срубив его и сосчитав кольца ствола. Многие морские животные, имеющие раковину, и вправду растут, наращивают раковину так же, как дерево утолщает ствол, окружая камбий годичными кольцами. По этой причине, говоря о живых существах более низкого уровня развития, мы не можем однозначно отнести их к растениям или к животным. А потому не следует пытаться во что бы то ни стало выстроить иерархию. У растительного и животного царства есть, скажем так, общий ствол. И это утверждение справедливо по сей день. Простейшие организмы мы называем живыми существами, которых, собственно нельзя причислить ни к животным, ни к растениям. То есть простейшие организмы можно считать существами, предшествующими какому бы то ни было разграничению между животными и растениями.