Два веса, две мерки [Due pesi due misure]

Реклама авиационных компаний невозмутимо твердит, что авиапутешествие настолько молниеносно, что не успевают пилот с экипажем пожелать пассажирам приятного полета, как приходится уже отстегивать ремни и готовиться к выходу.

И впрямь со скоростью девятьсот километров в час можно куда угодно долететь очень быстро. В воздухе никто из летчиков пока не бастовал, не бросал управление и не отказывался выпускать шасси. Но на земле реактивные самолеты словно налиты свинцом. Известно, какое праздничное настроение охватывает всех, когда после загрузки багажа и окончания суеты механиков и противопожарной охраны в салоне появляются стюардессы и самолет взлетает, полагаясь на одни свои крылья. Не буду описывать общеизвестные впечатления, напротив, остановлюсь на одном, более необычном случае.

Самолет Болонья-Рим должен вылетать в восемь двадцать. На самом деле вылет задерживается на два часа по техническим причинам. «Технические причины», как доверительно сообщают, — это пилоты, не успевшие отдохнуть между двумя рейсами. Ради бога, пусть отдыхают на здоровье. Мешки под глазами у пилотов наводят на меня ужас. Но разве нельзя составить расписание так, чтобы на смену уставшим приходили отдохнувшие пилоты? Оглядываю пассажиров: на одного возмущающегося приходится девять спокойно читающих газету. Индуизм — новая религия современной Италии.

Во время полета — краткое сообщение: приземляемся не в Чампино, закрытом для посадок после определенного часа, а во Фьюмичино. Стоит ли беспокоиться, если даже после двух часов опоздания ты рассчитывал уехать на своей машине, оставленной при отъезде в Чампино? «Индусы» не отрываются от газет. Но вот садимся во Фьюмичино: все бросаются к телефонам, чтобы объяснить задержку родственникам, друзьям, замминистрам, у которых вам назначен прием. Ждем багаж.

Проходит полчаса, багажа нет как нет. Даже «индусы» багровеют от нетерпения. Проходит час. Представители компании говорят: после посадки самолета они не имеют к нему никакого отношения. Советуют обратиться в другое окошко. Там советуют подойти к окну номер четыре, то есть обратно в авиакомпанию. Оттуда направляют в какой-то офис. В офисе объясняют: самолет вышел из графика, а у грузчиков обеденный перерыв. Один из пассажиров, которого того и гляди хватит удар, орет, что если ему не позволят выгрузить свой багаж, то он будет считать это нарушением прав человека. Ему отвечают, что он волен считать все что угодно, но что только сумасшедший может разрешить ему выйти на летное поле для выгрузки багажа. Впрочем, обратитесь к сержанту полиции.

Гурьбой направляемся к стражу общественного порядка. Это человек лет пятидесяти, высокого роста, с лицом, усталым от жалоб и заявлений об угоне машин. В ответ он может нам сказать: а) это не его дело; б) обратитесь в окно номер четыре или девять или в офис в конце зала; в) его уволят, если он даст разрешение пассажирам выгружать багаж из самолета.

Вместо этого он спрашивает, сколько нас и все ли в состоянии пройти полкилометра с чемоданом в руках. Затем идет к человеку в защитной форме и с автоматом в руках, охраняющему выход на поле, и что-то ему говорит. Тот отрицательно мотает головой. Полицейский долго его уговаривает, и постовой наконец пожимает плечами. Тогда сержант оборачивается к нам, знаком приглашает следовать за собой, просит не разбредаться по полю и ведет нас к самолету. Тут нас встречают люди в белых спецовках, которые отказываются взять на себя ответственность за вскрытие багажника.

Ответственность сержант берет на себя. На карачках лезем в багажник и выгружаем чемоданы. Уныния как не бывало, все полны энтузиазма: утренние безобразия и тяготы разгрузки — ничто по сравнению с пятью минутами, в течение которых удалось найти человека, взявшего на себя ответственность.

Когда я вспоминаю о государственных учреждениях, передо мной возникают миллионы лиц, только и способных на то, чтобы кивком отослать меня к соседнему окошку, после того как я час простоял в очереди. Тем, что наша страна при самом строгом соблюдении всех необходимых порядков до сих пор окончательно не развалилась, она обязана неизвестным молодцам, которые уступают непростительной слабости нарушать инструкцию, когда справедливость кажется им важнее служебных требований. Дорогой сержант, если вас узнают, несмотря на общий характер моего описания, сообщите мне об этом.

Сосед по площадке

Во времена, когда похищают людей, ограбление квартиры никого не удивит. Особенно летом, когда воры, названивая по телефону или заглянув в почтовый ящик, который ломится от писем и газет, легко устанавливают, что квартира пуста, и взламывают дверь (со всеми ее сакраментальными запорами), словно речь идет о банке с кока-колой.