Двадцать лет до рассвета (СИ)

Она сбивчиво бормочет неуклюжие благодарности. Вайдвен торопится их остановить: девчушка прошагала по горам Хель знает сколько миль, подождут благодарности, Эотас как-нибудь потом их послушает. Один из солдат уводит Эльгу к интенданту — лучше один раз позаботиться о теплой одежде, чем каждый раз надеяться на целительное божественное благословение. Вайдвен пытается прогнать из памяти такой знакомый пустой привкус голода до тех пор, пока его не прерывает часовой:

— Прости мою дерзость, владыка… но уверены ли вы в своем решении?

«У нас и так слишком мало зерна», слышит Вайдвен. «Зачем нам кормить девчонку, которая и до Дирвуда-то не дотянет».

(Вкус горьковатой родниковой воды, ледяной, как и все вокруг. Как хочется хлеба!.. но во всем Редсерасе слишком мало хлеба, чтобы накормить всех. Поэтому она заставляет себя идти. Еще одну милю. Армия движется медленно. Она должна успеть. Еще одну милю.)

Вайдвен хочет много всего сказать часовому. Но не знает, как; не знает, как высказать стылый бессильный гнев от всего, что увидели солнечные лучи в чужой душе, не знает, как не захлебнуться сверкающим восторгом от человеческой силы и человеческой воли. Может быть, подходящие слова нашлись бы в эотасианских молитвах, но вот беда, из всех них Святой Вайдвен знает всего одну, да и ту хреново.

Поэтому он просто отвечает:

— Да, я уверен.

И солдаты, и лекари возносят молитвы Эотасу; Вайдвен слышит их — как ему не слышать. Просят, чтобы бог света подарил им немножко своего огня — совсем немного, только переждать ночь. Двадцать шесть лет Вайдвен слышал такие молитвы, и двадцать шесть лет на них не было ответа.

Не в этот раз.

Они не заслужили молчания своего бога. Они не заслужили святого, который ни на что не годен без благословения свыше. Только сейчас Вайдвен понимает это по-настоящему: здесь, в равнодушных снегах Белого Перехода, жуя безвкусные полусырые лепешки и черствые сухари, шаг за шагом упрямо доказывая то ли горам, то ли самому себе, что этот путь без дороги обратно стоит принесенных жертв.

Огонек внутри тянется к его душе, но Вайдвен не принимает предложенное тепло. Может быть, из гордости. Или из стыда. Эотас не настаивает, но Вайдвен все равно слышит его:

Ты думаешь, права ли Магран насчет тебя.

— Тут и думать нечего, — бормочет Вайдвен. Свет складывается в незнакомый орнамент: не согласие и не отрицание, не утешение и не жалость. Вайдвен различает искры тихого смеха и непонимающе настораживается: это на Эотаса непохоже.

Твоя душа хранит отблески ее огня, улыбается свет, я видел это всегда, но сейчас вы особенно схожи. Верно, Магран не приемлет слабости. В этом ее собственная слабость.

— Ты знаешь, мне никогда все эти эотасианские проповеди не нравились, — честно говорит Вайдвен. — Прощать трусов и подлецов, восхвалять слабых, все это похоже на… обыкновенное церковное вранье. Трусов и подлецов, вон, истовые эотасианцы повесили вдоль главного тракта. А слабых превратили в рабов те, кто служил богине власти, и все послушно терпели, потому что это ведь эотасианская заповедь — терпеть.

Эотас ярко и солнечно смеется, расцветая весенним ветром, и Вайдвен тут же понимает, что наговорил ерунды — этот мятежный рассвет никогда не стерпел бы подобного.

А еще мой жрец выставил моего святого из моего же храма. Друг мой, я никогда никого не учил восхвалять слабость! Но меня, в отличие от моей сестры, чарует иная сила смертных, и ее не так просто заметить.

— Это ты про сомнения? — Вайдвен фыркает, вложив в этот звук все свои способности к сомнению.

Нет, удивляет его Эотас.

— Доброту? — пробует он еще раз, чтобы не сдаваться сразу. — Справедливость?

Весенний рассвет обнимает его искристо и светло. Вайдвен озадаченно затихает и вслушивается в сияющий огонь, ожидая ответа.

Не стыдись слабости, друг. Стыдись, если не становишься сильнее.

***

Паргрунская крепость чернеет в снегах мертвой каменной глыбой. Солдаты перешептываются о ней и со страхом, и с восхищением: должно быть, от гномов там остались горы сокровищ! Но Вайдвен велит строго пресекать подобные разговоры, и Лартимор с Кавенхемом безоговорочно поддерживают его: в цитадели Дургана пропало слишком много людей, чтобы рисковать армией ради предположительных гор золота. Сайкем не верит в суеверные байки, но признает, что золотом не наешься, а оружие, что хранилось в крепости, наверняка уже пришло в негодность; армии как можно скорее требуется добраться до Дирвуда.

Провизии все меньше с каждым днем. В каждой деревне Дирвуда — уйма зерна. Каждая деревня Дирвуда — еще несколько недель без голода. Голод не спрашивает, какому богу ты поклоняешься; Вайдвен отлично понимает, что дирвудцам придется поделиться своими богатствами, примут они власть Божественного Короля добровольно или нет.