Двадцать лет до рассвета (СИ)

Вайдвен улыбается в темноте шатра, вспомнив, как шептались солдаты, что это наверняка могущественный волшебный скипетр, благословленный самим Эотасом. Ему кажется странным, что он еще способен улыбаться; что солдаты у костров еще могут шутить и смеяться над шутками друзей. Может быть, опять эотасова магия. А может, это сложнее всего было там, на крутых склонах Белого Перехода, где теперь сложены маленькие каирны над могилами первых погибших, а теперь — они привыкают к идущей с ними бок о бок смерти, как прежде привыкли к голоду и покорству. Раньше людей убивал ворласовый кашель, теперь — древние лесные твари.

Какая, к Гхауну, разница.

Его будит свист, треск и влажный звук удара, с каким железо встречается с землей. Вайдвен распахивает глаза и безмолвно глядит на еще дрожащее серо-серебристое оперение стрелы, пробившей ткань шатра.

Крик снаружи заставляет его поверить, что это не сон.

Какого цвета оперение стрел у редсерасских лучников? У дирвудских? Эотасово сияние выжигает длинные серебряные росчерки на веках Вайдвена изнутри, пока он выбирается наружу, пока пытается разобрать хоть что-то в бурлящей вокруг черноте, взбугрившейся алыми волдырями факелов и костров. Короткие свистящие отблески неохотно превращаются в стрелы. Звенящие вспышки огненного света — в клинки.

«Он здесь, — слышит Вайдвен. — Он здесь». Дирвудский диалект. Незнакомый голос. Воздух натягивается тугой струной и коротко щелкает совсем рядом, из вдруг оскалившейся стальными клыками тьмы.

Как быстро стрела покрывает расстояние в тридцать ярдов?

Медленнее, чем свет.

Солнечный огонь на мгновение выхватывает из темноты низкорослую фигуру орлана-стрелка, и в тот же миг тот, вскрикнув, бросает лук и прижимает ладони к вдруг ослепшим глазам. От мучительной агонии его незамедлительно избавляет чей-то огромный цеп.

— Вайдвен!

— Он промазал, — Вайдвен разжимает кулаки и с отстраненным удивлением ощущает, что его ладони мокрые от пота. — Сколько их?

— Пара десятков, — качает головой солдат, подходя ближе. Послушник Стальной Звезды, вспоминает Вайдвен. Из брони на нем только кольчужная рубаха — наверное, ничего больше он и не успел надеть, прежде чем выбежать из палатки и вступить в бой. — Уже почти…

Он замирает, не договорив. Цеп падает на землю с глухим ударом, пока воин, хрипло воя от боли, пытается пальцами разорвать брюхо железной кольчуги. Вайдвен бросается ему на помощь, но не может понять, в чем дело — под кольчужной рубахой нет ран, не считая царапин и ссадин. Скрючившись в его руках, послушник блюет кровью, и в луже скользкой рвоты Вайдвен различает копошащихся личинок. Черви растворяются в кровавой жиже быстрее, чем он успевает хотя бы выдохнуть: друид.

Он и видит колдуна почти сразу — в ясном сиянии Эотаса, превращающем ночь в тусклую раннюю зарю. Тварь, увенчанную целой короной витдирских рогов и покрытую древесной корой, словно кожей. Тварь, чья магия превратилась в червей и сожрала потроха воина Стальной Звезды меньше чем за полминуты.

Кто-то стреляет в колдуна с той стороны, где недавно шел бой; стрела застревает в толстой коре безобидной иголкой. Друид только небрежно отмахивается когтистой лапой, заставляя огромную полосу шипастых колючек прянуть вверх из окровавленной земли и сплести непроходимую стену между Вайдвеном и его солдатами.

Потом человек с оленьей головой встречается взглядом с безоружным крестьянином, возомнившем о себе, будто он — вместилище бога.

— Ублюдок собственноручно отправил в Хель не меньше десятка солдат, прежде чем прорвался к тебе, — говорит Сайкем, вороша ногой пепел. — Его не брали ни стрелы, ни мечи, ни заклинания.

Сайкем крепко впечатывает сапог в столь почитаемую дирвудскими лесными колдунами землю, возвращая ей то, что когда-то было друидом. Вайдвен молчит. Солдаты за его спиной собирают останки сожранного заживо послушника; краем уха он слышит их перешептывания о том, что тела пора начинать предавать кострам вместо земли, не то в них прорастут охочие до человечьего мяса споровики. Плотоядная плесень предпочитает доедать живых, но не брезгует и мертвечиной.

— Это люди Унградра? — наконец спрашивает Вайдвен. Голос — все равно что точильный камень попытался бы заговорить.

Сайкем понимает. Все они понимают.

— Нет. Они подобрали стрелы под его цвета, но на их одежде нет ни гербов, ни меток. Унградр не стал бы нападать ночью и без предупреждения. Это местные дикари, самозваные защитники Дирвуда.

— Почему дозорные не пробили тревогу? Им кто-то помог пробраться в лагерь?

Эрл кивает на бурую кашу у себя под ногами.

— Пробили, как только заметили южного часового, насаженного на шипы. Мы проверим, но, вероятней всего, они следили за нами от Холодного Утра. Выродки любятся с делемган, а те доставляли нам немало хлопот с первого же ночлега в лесу.