Двадцать лет до рассвета (СИ)

Холодное Утро, шепчут солнечные лучи. Над ним не поднимался черный как смоль дым, от которого несет сгоревшей плотью так, что невозможно дышать и нутро выворачивается наизнанку. Над ним совсем иначе сияет взошедшее солнце нового дня, и лучи его милостивы.

Голос пророка затихает в людских душах медленно, словно горное эхо. В ответ ему дирвудцы поднимают еще одно знамя. Горящее — уже настоящим пламенем — лиловое знамя Редсераса.

По рядам солдат за спиной Вайдвена не проходит ни шелеста. Тишина замирает звенящей натянутой тетивой за выдох до смерти.

Такое не прощают. Ни по южную, ни по северную сторону Белого Перехода.

Вайдвен оборачивается к своим людям. Железные штандарты сверкают так ярко, словно над армией Божественного Королевства зажглись новые солнца. Или его все еще слепит сияние душ — будто он может в самом деле разглядеть что-то в этом пылающем зареве, в шаге от огнедышащего горнила рассвета.

— ПРИНЕСИТЕ ИМ ЗАРЮ, — говорит Вайдвен. — И ЕСЛИ ОНИ ПОЖЕЛАЛИ ТАК — ПУСТЬ ОНА БУДЕТ КРАСНОЙ. ЗА ЭОТАСА! ЗА ГРЯДУЩИЙ РАССВЕТ!

Наверное, кто-то кричит, когда первая шеренга всадников преодолевает половину узкой долины между гребнями двух холмов. Наверное, кто-то должен был услышать это. Вайдвен не слышит ничего, кроме оглушительного гулкого грома. Если глас Магран прозвучит хоть раз на смертной земле, он прозвучит именно так.

Гром сообщает, что они кое-что упустили из виду. А потом проходится по строю редсерасской кавалерии невидимым цепом размером с Йонни Братр.

— Пушки! Твою мать, у них пушки! — орет кто-то рядом с Вайдвеном. Теперь Вайдвен видит их тоже. Какое бы заклинание ни скрывало их прежде от чужих взглядов — даже от взглядов редсерасских магов — с первым же выстрелом оно спало. Четыре пушки, чуть в стороне от ставки Унградра на вершине холма, со всей долиной в зоне обстрела.

И теперь они превращают хваленую редсерасскую кавалерию, которую не берут стрелы и почти не берут пули, в плохое воспоминание.

Маги Божественного Королевства отвечают дирвудским взаимностью: с неестественно громким, разнесшимся по всей долине треском часть защитных укреплений дирвудцев развеивается пылью, и остатки конницы, наконец преодолев последнюю сотню футов под огнем аркебуз второй шеренги, врезаются в оскалившуюся пиками первую. У кого-то из колдунов еще хватает сил обрушить на артиллеристов огненный вал прямо с неба, но тот разбивается о волшебный щит, сотканный магом Унградра. Лорд Колдуотера позаботился о том, чтобы защитить свое самое ценное оружие; из ружья орудийный расчет не достать, а от стрел спасет магический щит — даже от бронебойных редсерасских стрел… и пока маги пытаются сделать хоть что-нибудь, пехота упрямо ползет вперед — под оглушительное рявканье пушек, по падающим телам недавних соратников, ползет по вдруг оказавшейся невыносимо широкой долине — и с каждым залпом артиллерии теряет по сотне людей.

Вайдвен видит души, медленно тающие в недостижимости Границы совсем рядом с ним. Осколки не задевают его самого: сейчас, пока он един с Эотасом, пока в его венах бьется солнечный огонь, смертное оружие не сумеет его коснуться. Вайдвен смотрит на переломанные тела в искореженных скорлупках доспехов, на мятущиеся в страхе и непонимании души, исчезающие в пустоте… и на золотые лучи, что касаются их — всех разом — и отдают им всего один приказ.

Ты уже не раз отбирал души у Привратника, безжалостного стража Колеса, и ты в своем праве сделать это снова — как делал это в Энгвите в те времена, о которых живые не вспоминают без глубинного, врезанного в память прошлых реинкарнаций, безотчетного страха.

Ни живой, ни мертвый не смеет оспорить волю зари. Убитые поднимаются, не чувствуя боли погибшего тела, сражаются, не вспоминая о том, что уже мертвы, что только слово Эотаса, неоспоримый приказ бога перерождения, держит их по эту сторону Границы. Идут вперед, ползут вперед, мечутся на земле в бессильной и бесцельной агонии, не в силах заставить тело, разорванное пополам взрывом, выполнить единственную имеющую смысл команду — убивать.

Ты-Вайдвен испытываешь ужас.

Ты-Эотас испытываешь сожаление от того, что даже насилия над естественным циклом жизни и смерти будет недостаточно, чтобы привести тебя к цели. Теперь тебе придется вмешаться всерьез. Ты отпускаешь души мертвых туда, куда тянет их вечноголодное Колесо — на Границу, и позволяешь себе надеяться, что в следующих жизнях они не вспомнят то, что ты сотворил с ними сейчас.

Пора обратить внимание на живых.

Тебе не нужно разыскивать души смертных, не нужно выцеливать их в хаотичном водовороте Здешнего мира, как выцеливают человеческие стрелки своих жертв — все они перед тобой, всегда, каждое мгновение, что льется свет на землю Эоры. Ты-Эотас решаешь быть милосердным. Ты выбираешь всего семь сотен из тех, кто находится ближе прочих к твоему смертному сосуду, и даришь им сырое, обнаженное до последнего фотона энергии, не смягченное фильтрами и трансформациями сияние света своей божественной любви.