Двадцать лет до рассвета (СИ)

Вайдвен очень хочет сказать «нет». Ему просто больше не хватает на это сил.

Эотас не винит его за бессилие, и Вайдвен благодарен другу за тихий свет, вымывающий из разума страх и злость, и за спокойное доверительное молчание, и за чистое мерцание далеких звезд, всегда остающихся с ним в ночной темноте. Их сияние, неяркое, но ясное и светлое, наполняет его до краев; так, должно быть, наполняет оно озера, убаюканные танцем далеких искр на хрустальной глади. Вайдвен выдыхает во тьму тревоги, не отступавшие так безумно долго, кажется, целую вечность; ничего не остается больше, ни смерти, ни жизни, только свет, свет, непогрешимый и всепрощающий.

— Я знаю, почему ты совсем не волнуешься, — шепчет Вайдвен, улыбаясь. Теперь ему кажется это таким простым и таким ясным, каким, наверное, было для Эотаса все это время. А он не верил, надо же, не верил до сих пор…

Утренние Звезды смеются легко и тихо. Конечно, они тоже знают. Всегда знали.

Потому что все кончится хорошо.

***

Война превращается в отточенный клинок, на острие которого — безродный крестьянин, несущий в себе солнце, сжатое до образа человека. Безумный Вайдвен. Святой Вайдвен. Он — сердце войны.

Всего лишь еще одна смерть, и этот кровавый поход освобождения закончится, превратится в нелепую и страшную шутку, в богохульную проповедь, которую стыдливо вымарают из церковных книг. Между Дирвудом и победой стоит всего один человек, дерзкий юнец, очаровавший толпу своими волшебными фокусами с ворласом и свечами. Между Редсерасом и поражением стоит всего один человек, святой, принесший каждому надежду на искупление.

Солдаты глядят на Вайдвена, как глядели на первые лучи рассвета над Белым Переходом после бесконечной ночи. Как будто знают, что скоро снова придется пересчитывать тех, кто дотянул до зари, потому что не было ни одной ночи на горном перевале, когда бы магия жрецов, костры и тонкие равнинные плащи сберегли бы каждую жизнь. Как будто они знают об этом лучше, чем сам Вайдвен, но все равно — верят ему, как верили рассвету, неизменно приходящему после ночных смертей. Вайдвен делит с ними эотасов свет, как может, и в минуту, когда солнечный пророк подходит к солдатскому костру, комком застрявшая в горле неотвратимая обреченность отступает в бессилии.

У них больше нет свечей, чтобы молиться Эотасу, как принято в мирное время. Теперь молитвы возносят походным кострам, потому что костры ближе к смертным людям, чем солнце или Утренние Звезды. Вайдвен знает, что Эотас — в каждом таком костре, и ему равно непонятно — ведь, наверное, так же молятся и дирвудцы своей богине, так же шепчут просьбы и обещания языкам пламени и окунают в огонь мечи, чтобы те разили без промаха; так в чем тогда разница?..

Эотас улыбается, когда Вайдвен спрашивает об этом. Но ничего не говорит.

Ярость Магран настигает их к самому концу дня, в перелеске, уже подернувшемся зыбким маревом сумерек, и в этот раз владычица испытаний рассержена всерьез. В этот раз под сенью древесных крон прячутся не бешеные звери, не полудикие гланфатанские племена и не разрозненные отряды самовольных защитников Дирвуда. Вайдвен успевает увидеть среди деревьев силуэты людей и яркий факел; факел оживает, из гротескного миража превращаясь в богорожденного, и воздевает к небу руки, будто в молитве.

Небо отвечает ему огнем. И этот огонь — впервые за месяцы — обжигает Вайдвена по-настоящему.

Закаленные Пламенем. Вайдвен задыхается едким дымом, почти мгновенно наполнившим пылающий перелесок; кто-то отталкивает его в сторону, под защиту мечников и мага, немедленно поднявшего волшебный щит. Боевой орден магранитов, Закаленные Пламенем, воины, которым нет равных на поле боя; беспощадные к себе не меньше, чем ко врагам. Они убьют безумного короля Редсераса или сгорят вместе с ним посреди безымянной рощи, но не отступят.

— Самое время для чудес, — выдыхает кто-то, но Вайдвен не узнает солдата рядом с собой. Маг-аэдирец рычит: быстрее; дым клубится вокруг полупрозрачной пленки щита, пока пламя лижет основание волшебного купола, и Вайдвен вдруг понимает, что вовсе не от обжигающего жара с аэдирца ручьями льется пот. Все вокруг в огне; магическое пламя ревет, терзая с одинаковым бешеным голодом древесину и плоть, только призрачная преграда еще держится, одним богам ведомо, каким чудом — но держится. Они даже успевают преодолеть несколько десятков шагов в сторону границы ревущего пламени, прежде чем маг вскрикивает и падает, еще несколько секунд пытаясь заставить себя пережить пулю в груди. У него не получается.