Читаем Двадцать лет до рассвета (СИ) полностью

Огонек свечи трепещет.

Нет, друг… я не уничтожаю души. Я поглощаю лишь часть ее внутренней силы, оставляя нетронутой память. Но подобное выцеживание энергии требует времени. Чем быстрее я поглощаю энергию, тем выше шанс повредить душу. Хрупкие или старые души могут разрушиться даже при самом осторожном обращении, но большинство можно сохранить.

— Вот оно что, — медленно тянет Вайдвен. — Но сколько еще у тебя энергии? Если тебе нужны души, я… ну, я не буду слишком рад, но если это необходимо…

Огонек светлеет и бережно обнимает его теплом, но Эотас остается непреклонен.

Пока что у меня достаточно сил. Я надеюсь, этого хватит, чтобы достигнуть нашей цели.

Вайдвен качает головой. Печаль и скорбь Эотаса сквозит в каждом его слове вопреки свету, но Вайдвен все еще не может понять причины. Он задает этот безмолвный вопрос огню внутри него, и тот затихает, подчиняясь неясной боли.

То, что ты увидел в Хель, наконец шепчет Эотас. Мои мертвые владения. Ты помнишь?

Вайдвен не думает, что смог бы забыть их, даже если бы старался изо всех сил. Черные мосты из мертвой адры, безжизненная сухая пыль под ногами и бесцветная пустота вокруг.

Я сказал тебе, что они погибли, когда я покинул мир богов. Это правда… но я сам выпил из них жизнь. Я уничтожил свои владения, чтобы вернуть себе ресурсы, затрачиваемые на их поддержание. Я поглотил все души, что ожидали там перерождения. Я выжег корни адры, чтобы ни одна душа больше не попала в мой домен, поскольку ныне в нем властвует тьма. Всю силу, что я мог собрать, я собрал перед тем, как явиться тебе.

«Раньше это место было полным жизни и света».

«Мне жаль, что ты увидел его таким».

Отчего-то Вайдвен до пронзительной пустоты внутри знает, что от душ, что поглотил Эотас в Хель, не осталось ни крохи. Единственное, чему не смог найти применения вечноголодный Гхаун, это мертвая, высушенная до последней единицы энергии пыль да мертвая адра, которая уже никогда не проснется, не засияет теплым изумрудным светом живой силы. Кто ждал перерождения во владениях Эотаса? Не такие ли, как Кавенхем, люди, в жизни и в посмертии сохранившие верность своему богу, обещавшему им перерождение, обещавшему, что они никогда не останутся в одиночестве посреди бесконечной тьмы?

— А все, кто погиб сейчас, — тихо произносит Вайдвен, — эотасианцы…

Я отказался от власти над их душами. Рано или поздно, они уйдут в Хель; рано или поздно, переродятся вновь. Колесо продолжит движение, со мной или без меня.

— Ты обещал, что им не придется… быть одним Там, — Вайдвен не может поверить в то, что слышит, но свет не лжет ему. Не может лгать. — Ты обещал помочь им!

Нет, тихо отвечает Эотас, я никогда такого не обещал. Я обещал, что я буду с тобой, Вайдвен, и я сдержу свое слово.

— Я и без тебя справлюсь! — Вайдвен крепко стискивает поводья Ласточки. — Их защити! Им ты больше нужен!

Я не могу. Если я нахожусь в Хель, мое влияние на Здешний мир чрезвычайно ограничено. Если я нахожусь Здесь, то почти не могу воздействовать на происходящее в Хель. Это не законы богов, Вайдвен… это законы мироздания, выстроенные Старым Энгвитом до моего рождения. Они удержат меня, даже если я задействую все свои привилегии. Лучи солнца касаются души Вайдвена осторожно, легко, не прошивая его светом — и даже не предлагая свой свет. Вайдвен знает, почему. Слишком много раз он отворачивался от зари в минуту разочарования, не желая принимать милость равнодушного бога, больше похожую на подачку, небрежно брошенную нищему у дороги.

Вайдвен тянется навстречу сам. Но не из желания унять боль искусственной радостью или забыться в чарующем покое; он хотел бы этого — больше всего на свете сейчас он был бы счастлив разделить с Эотасом спокойствие солнечного океана, древнего и мудрого, для которого войны мимолетны, а за каждой бедой неизменно следует светлая заря… но как он может? Как он посмел бы сейчас сбежать от боли, разделенной на всех поровну, от горя и страха, причиной которого стал он сам? Как он посмел бы прятаться за эотасовой ворожбой от судьбы, на которую он обрек весь свой народ и тех, кто поверил ему?

Вайдвен тянется навстречу солнцу, потому что знает, что за его сияющими лучами кроется боль. И знает, что никто не должен идти сквозь тьму в одиночку. Даже бог света.

Крохотный огонек, почти померкший в сосуде смертного тела, вдруг оказывается больше всей Эоры и ярче новорожденной звезды. Горячие, острые лучи пронизывают душу Вайдвена насквозь и растворяются, оставляя после себя щемящее послевкусие разделенной тоски, безмолвного рукопожатия, которым друзья говорят друг другу больше, чем самыми громкими словами.

Если бы Эотас мог, он бы не оставил в беде ни одного смертного. Он бы никогда не обрек на гибель — настоящую, безвозвратную гибель — любую душу, если бы был иной выход. Существо, которое поступило бы иначе, уже не было бы Эотасом, и Вайдвен знает это так же точно, как то, что солнце встает на востоке и заходит на западе. Просто иногда спасти всех не под силу даже богам.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жюстина
Жюстина

«Да, я распутник и признаюсь в этом, я постиг все, что можно было постичь в этой области, но я, конечно, не сделал всего того, что постиг, и, конечно, не сделаю никогда. Я распутник, но не преступник и не убийца… Ты хочешь, чтобы вся вселенная была добродетельной, и не чувствуешь, что все бы моментально погибло, если бы на земле существовала одна добродетель.» Маркиз де Сад«Кстати, ни одной книге не суждено вызвать более живого любопытства. Ни в одной другой интерес – эта капризная пружина, которой столь трудно управлять в произведении подобного сорта, – не поддерживается настолько мастерски; ни в одной другой движения души и сердца распутников не разработаны с таким умением, а безумства их воображения не описаны с такой силой. Исходя из этого, нет ли оснований полагать, что "Жюстина" адресована самым далеким нашим потомкам? Может быть, и сама добродетель, пусть и вздрогнув от ужаса, позабудет про свои слезы из гордости оттого, что во Франции появилось столь пикантное произведение». Из предисловия издателя «Жюстины» (Париж, 1880 г.)«Маркиз де Сад, до конца испивший чащу эгоизма, несправедливости и ничтожества, настаивает на истине своих переживаний. Высшая ценность его свидетельств в том, что они лишают нас душевного равновесия. Сад заставляет нас внимательно пересмотреть основную проблему нашего времени: правду об отношении человека к человеку».Симона де Бовуар

Донасьен Альфонс Франсуа де Сад , Лоренс Джордж Даррелл , Маркиз де Сад , Сад Маркиз де

Эротическая литература / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Прочие любовные романы / Романы / Эро литература
Доктор Гарин
Доктор Гарин

Десять лет назад метель помешала доктору Гарину добраться до села Долгого и привить его жителей от боливийского вируса, который превращает людей в зомби. Доктор чудом не замёрз насмерть в бескрайней снежной степи, чтобы вернуться в постапокалиптический мир, где его пациентами станут самые смешные и беспомощные существа на Земле, в прошлом – лидеры мировых держав. Этот мир, где вырезают часы из камня и айфоны из дерева, – энциклопедия сорокинской антиутопии, уверенно наделяющей будущее чертами дремучего прошлого. Несмотря на привычную иронию и пародийные отсылки к русскому прозаическому канону, "Доктора Гарина" отличает ощутимо новый уровень тревоги: гулаг болотных чернышей, побочного продукта советского эксперимента, оказывается пострашнее атомной бомбы. Ещё одно радикальное обновление – пронзительный лиризм. На обломках разрушенной вселенной старомодный доктор встретит, потеряет и вновь обретёт свою единственную любовь, чтобы лечить её до конца своих дней.

Владимир Георгиевич Сорокин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Гитлер_директория
Гитлер_директория

Название этой книги требует разъяснения. Нет, не имя Гитлера — оно, к сожалению, опять на слуху. А вот что такое директория, уже не всякий вспомнит. Это наследие DOS, дисковой операционной системы, так в ней именовали папку для хранения файлов. Вот тогда, на заре компьютерной эры, писатель Елена Съянова и начала заполнять материалами свою «Гитлер_директорию». В числе немногих исследователей-историков ее допустили к работе с документами трофейного архива немецкого генерального штаба. А поскольку она кроме немецкого владеет еще и английским, французским, испанским и итальянским, директория быстро наполнялась уникальными материалами. Потом из нее выросли четыре романа о зарождении и крушении германского фашизма, книга очерков «Десятка из колоды Гитлера» (Время, 2006). В новой документальной книге Елены Съяновой круг исторических лиц становится еще шире, а обстоятельства, в которых они действуют, — еще интересней и неожиданней.

Елена Евгеньевна Съянова

Проза / Современная проза / Документальное / Биографии и Мемуары