Двадцать минут на Манхэттене

При разбивке Бруклин-Бридж-парка (Парка у Бруклинского моста), сооруженного на фантастическом месте, там, где вдоль Ист-Ривер тянутся заброшенные пирсы, городским властям пришлось пройти через полный цикл протестов: люди возмущались, зачем это столько земли передали под возведение роскошных апартаментов. Выше по течению, в Гринпойнт, был разбит меньший по размеру прибережный парк застройщиками масштабного жилого проекта – в обмен на бонусы в зонировании. Главный предмет спора – в какой степени жители квартала, оказавшегося позади фаланги высящихся у воды башен, будут иметь доступ в новый парк и насколько справедливой платой за маленький клочок зелени окажется тень, накрывающая квартал во второй половине дня. Ближе к моему дому споры вспыхнули вокруг судьбы широченного пирса № 40 (в настоящее время – парковки и интенсивно используемой спортивной площадки), рассматриваемого городом в качестве краеугольного камня разработанной схемы, обеспечивающей самофинансирование Гудзон-Ривер-парка, тянущегося вдоль Гудзона на север от самого пирса. Застройщики борются за этот огромный общественный кусок, и исход борьбы пока не ясен.

Самые ожесточенные споры, однако, вызывает проект, предложенный для железнодорожной сортировочный станции в центре Бруклина застройщиком Брюсом Ратнером, который привлек архитектора Фрэнка Гери (как тут не вспомнить старую шутку: чтобы построить плохое здание, найми хорошего архитектора, но, чтобы построить отвратительное здание, найми выдающегося архитектора!). В данном случае задача чрезвычайно вырастает в объеме и неизмеримо усложняется (претендуя на то, чтобы стать самой сложной задачей такого рода в стране). Если воплотить предложенный проект без изменений, здание будет возвышаться над малоэтажной окрестной застройкой и, вместе с профессиональной баскетбольной ареной, также входящей в проект, создаст значительное увеличение дорожного движения, загрязнения и нагрузки на муниципальные ресурсы, включая транзитный проезд и школы. В обмен общественность получит застройку и развитие незастроенного места, новый стадион и – относительно скромную парковую территорию, клочок зелени, которого едва ли хватит на тысячи новых жителей. Проект в целом, как и множество других, поддерживаемых мэрией Нью-Йорка, использует как преимущество тот факт, что большая часть предполагаемой площадки для застройки уже принадлежит городским властям, что поможет избежать серии обязательных публичных слушаний. Протесты оказались яростными (с приметным разделением между новыми, «джентрифицированными», местными жителями, и старыми, более бедными), и проект, вероятно, будет пересмотрен. Застройщики частенько представляют заведомо раздутые сверх всякой меры проекты, чтобы затем иметь возможность «ужать» их – правда, как правило, по-прежнему до неприемлемых размеров.

На протяжении почти всего XX века архитектура говорила в основном на языке функционализма, и даже в наши дни тот или иной вариант «полезности» продолжает оставаться ключевым для «рационального» истолкования смысла строительства. Всем известен знаменитый лозунг, приписываемый разным авторам: «Форма следует за функцией». Этот афоризм, предполагающий, что физическая форма здания должна в первую очередь определяться тем, для чего оно задумано, – главное требование архитектуры, желающей прослыть логичной и научной. Под функционализмом, когда он противопоставляется традиционным стилям, основанным на эстетических суждениях, понимается идея о том, что архитектура может быть предметом объективной оценки. Критерии, по которым оценивают здание, поддаются измерению с помощью научных мер измерения, таких, как эффективность, термальное поведение, психологический комфорт пребывания внутри и т. д.