Двадцать первый: Книга фантазмов

И вправду не имело. Имело отношение к ее неполноценной жизни, к ее воспитанию и проклятому чувству угрызений совести, не дающему вкусить запретный плод с нового древа познания.

31

Гордан бросил взгляд на подаренные родителями часы. Заметил, что секундная стрелка с трудом меняет свое положение, передвигается вяло, как человек, изнуренный жарой.

Поезд опаздывал уже на целый час. Внимание Гордана привлекли шаги по лестнице, ведущей на перрон. Один за другим — женщина с чемоданом в крупную клетку, который она держала двумя руками, а за ней мужчина с плетеной сумкой, из которой, позвякивая, высовывались бутылки с ракией, — по ступенькам поднимались дама в соломенной шляпке и железнодорожник. Выйдя на платформу, они остановились, осмотрелись и сели на лавочки, отдельно друг от друга, напротив Гордана.

— Простите, — обратилась женщина к старику, — сколько сейчас времени точно? Часы на перроне, похоже, не работают.

— Не знаю, — ответил он. — С тех пор, как я вышел на пенсию, я не ношу часов. Да и на что они мне. Все равно время здесь стоит на месте.

— Это мы стоим! — с оттенком раздражения в голосе отозвалась женщина. — Время же идет — только в обратную сторону. Странно, но сюда явно возвращается прошлое.

Предчувствуя разговор на прежнюю тему, из-за чего они не поладили в зале ожидания, Гордан отвернулся и посмотрел вдаль, туда, где дрожал горячий воздух. На перроне не было видно ни одного железнодорожника, а о поезде — ни слуху, ни духу.

— Вы узнавали, ходят ли вообще поезда? — не выдержав, спросил Гордан.

— Да спросить-то некого… — ответила невольно женщина.

— Не знаю, буду ли я ждать… — нервно сказал Гордан.

— Видать, парень, не терпится тебе усвистать отсюда, — снова начал лезть на рожон железнодорожник. Он достал из мятой пачки сигарету и, предвкушая удовольствие, стал разминать ее, катая между пальцами. — Вот, что я замечаю, госпожа, — молодежь вообще не интересует эта страна. Все больше заграница, белый свет…

— Да что ты знаешь о белом свете! Ездил всю жизнь из Скопье до Куманова и обратно, а теперь тут ерепенишься перед нами! — сказал Гордан, вспылив.

— Ну, не скажи, парень! Я столько проехал, сколько ты по Скопье не наколесил!

— Ну, да — от Козлова до Коровина, с билетом туда-обратно.

— С проездным билетом, парень. По той стране. Всю жизнь я работал железнодорожником, и это в то время, когда железная дорога работала как часы, была символом образцового государства, а не как сейчас, когда нет никакого порядка. И в этом твоем Мариборе я был, чтоб ты знал!

— Успокойтесь немного, — сказала Гордану женщина. Она сняла с головы соломенную шляпку и принялась ею обмахиваться, как веером. — Все же не годится так разговаривать с человеком, который настолько вас старше…

— Все вы обожаете читать лекции! — вспылил Гордан. — Дома — отец, по телевизору — депутаты, здесь вы… Все чему-то нас, молодых, учат. Ну, если вы такие умные, как тогда мы докатились до такого раздрая? Вы посмотрели с десяток фильмов, узнали о пяти крупных городах в мире, запомнили три названия, а годами рассказываете нам о мировой моде и даете уроки по географии.

— По истории, юноша. По истории… А она, история, повторяется, — холодно заметила женщина.

— Повторяется, парень, но как фарс! — добавил Кирилл и скрестил тощие ноги, показав старые носки. — Это из Маркса, не совсем мое.

— Ничего не повторяется, это вас учили на клише, — снова загорелся Гордан. — Мы живем на свете только раз. В том, что произошло, виноваты вы. Все, что создали, вы сами и испортили. Мы топчемся на месте, а все потому, что вам так проще. Вы хотите, чтобы жизнь менялась, но при этом, чтобы все оставалось по-прежнему. Мы не похожи на вас. Мы больше похожи на наших ровесников из других стран, чем на вас. Мы переписываемся с целым миром по-английски. Общаемся с людьми, разбросанными по всей планете. Мы асы в компьютерном деле!

— Тоже мне, нашел, чем хвастаться! — выдохнул дым старик.

— …да что ты знаешь об интернете? Ничего. Ты в свое время уроки-то не учил, где уж тебе сегодня разобраться в алгоритмах! Вроде как — судишь о войне, а пороха не нюхал. Похоже, ты из поколения, которое застряло между временами. Тогда тебе рано было быть партизаном, теперь — уже поздно. Железнодорожник на богом забытой станции — вот ты кто. А я, дядя, уже и повоевать успел, хоть и на компьютере, потому и решил уехать. Потому что знаю — в любой войне кто-то другой руководит твоими действиями. Я уже настрелялся джойстиком. И сказал себе: если виртуальные войны настолько жестоки, то каковы тогда настоящие?

— Отвратительно! — произнесла женщина неопределенно, так что ни Гордан, ни Кирилл не поняли, относилось ли это к манере высказывания или к его содержанию.

Она отошла в сторону, повернулась к ним спиной и стала смотреть вдаль, нервно поправляя волосы на затылке одной рукой, а другой держа свою соломенную шляпку.