Двадцать первый: Книга фантазмов

— Так вот же он! Тот, с пиджаком, переброшенным через руку, который гуляет с дамой в цветастом платье…

— Вот молодец, — сказал Зорба и со значением посмотрел на собеседника, — он, гляжу, любитель дам, а?

Младший Миладинов улыбнулся и повернул голову, а затем радостно воскликнул что было мочи:

— Димитр!

Имя деятеля македонского возрождения унес новый порыв ветра и развеял его среди колоколен и минаретов Парамарибо, понес через Суринам, запутался в тропических лесах, внезапная перемена розы ветров повернула его в море и отправила в Гренаду, Гренадины, Антигуа, к Барбуде и Барбадосу.

И на пике этой возвышенной картины братской любви, которая выше высоких гор и шире широких морей, в какой-то момент, как в сцене с видеоигрой, экран погас, и изображение собралось в светящуюся точку, в которой исчезли и Парамарибо, и Суринам со своим колоритным разнообразием, составленным из разных народов и религий, в чем он повторяет Македонию, только далеко от нее, на другом конце света и по-другому, на берегу моря в теплом и спокойном краю этого широкого и необычайно многослойного мира. Потом и она погасла; погасли и все картинки, изображения, фантомы и симулякры виртуального рая.

94

Климент Кавай положил рюкзак и другие вещи в маленький передний багажник Мици. Его миссия в Охриде закончилась, а миссия в Скопье только начиналась. Он сел в машину и повернул ключ. Мици равномерно зафырчала. Тут Кавай вспомнил что-то и выключил двигатель, вылез из своего фольксвагена, запер его и направился к рынку. Стояла середина сентября, и на площади со старым чинаром не было туристов, только местные — редкие прохожие спешили за покупками или в одну из соседних чайных.

Профессор зашагал по каменной мостовой, вошел в круг тюрбе и посмотрел на украшенные могилы Хаджи Мехмета Хайяти и Абдул Керим-бабы. Взглянул на то место, где лежали их четки. Теперь их там не было. Кавай улыбнулся, потому что знал, что дервиши и их третий шейх сейчас вертятся, молят о милости к людям и просят благоденствия для народа Охрида. Из текке доносилось ритмично повторяющееся имя. Кавай подошел поближе, открыл дверь и заглянул внутрь. Его друг вместе с братией спасал праведность этого места и всего народа, произнося имена Всевышнего во время зикра. Чуть поодаль стоял, участвуя в ритуале, основатель охридского тариката эвлия Хаджи Мехмет Хайяти со своими тринадцатью шейхами. В какой-то момент эвлия поднял глаза и посмотрел прямо на Кавая, присутствия которого больше никто не заметил. Кавай вздрогнул, но на лице святого читалась доброжелательность. Кавай поклонился ему, приложив руку к сердцу, копируя жест дервишей, и, тихо прикрыв дверь, вышел из текке.

В это же время из близлежащей церкви послышался звон колокола, призывавшего к другому ритуалу, но с той же целью. Кавай решил, что было бы неплохо поставить свечи — за здравие и будущие успехи Майи, за благополучие всех добрых людей на свете. «То, что они есть, — подумал профессор, — дает повод для оптимизма. Будем надеяться, что начавшееся столетие окажется добрым».

95

Глаза лейтенанта Хью Дабл-ю Эльсинора второго открыты и наполняются синевой афганского неба. Он смотрит ввысь, и его охватывает космическое одиночество. В калейдоскопе его зрачков вертятся правильные геометрические образы третьего поколения офицеров семьи Эльсинор, чье прошлое теряется где-то в глубинах истории. «Да, тень отца… — думает Хью Эльсинор. — Тень, которая следит за Эльсинорами из поколения в поколение, как за ним тень его отца, подполковника Уильяма Хью Эльсинора, а за ним тень его отца майора Хью Дабл-ю Эльсинора первого и так далее, и так далее, до первого датского Эльсинора»…

И что теперь? Вечером он получил новое задание, сказал: «есть, сэр!» и утром оказался в первом контингенте американских войск, посланных в Афганистан для борьбы с терроризмом, чтобы обнаружить и уничтожить укрытия исламских радикалов, ожидая, что здесь он отомстит за невинных жертв в Нью-Йорке, Вашингтоне и на поле около Питсбурга. Кроме того, он надеялся, что здесь он получит первое повышение. Вторую награду. Третью звездочку. И вот теперь он смотрит невидящим взглядом на холодное небо над Кандагаром, и в калейдоскопе зрачков бежит геометрически сломанный фильм его желаний, мечтаний, ожиданий…

Узнает ли кто-нибудь об этом? Увидит ли тень разочарования в глазах? Сумеет ли прочитать сообщение, которое надо было передать его матери, потому что он был неженат — недавно распалась его последняя любовная связь, и у него, кроме воспоминаний и пока еще живой матери, не было никого. Передаст ли кто-нибудь матери его послание:

«Правило номер три — выполнено.

Правило номер два — выполнено.

Миссия — не выполнена.

Правило номер один — нарушено».