Двадцать тысяч лье под водой

Было десять часов утра. Косые лучи солнца скользили по волнам и, пройдя сквозь призму воды, озаряли морские цветы, камни, травы, раковины и полипы, переливаясь на их гранях всеми оттенками солнечного спектра. Это было чудесное зрелище, праздник для глаз! Настоящий калейдоскоп зеленого, желтого, оранжевого, фиолетового, индиго, синего, – словом, вся палитра вдохновенного колориста! Как жаль, что я не мог тотчас же делиться впечатлениями с Конселем, состязаясь с ним в восторженных эпитетах! Как жаль, что мы не договорились заранее об условных знаках, чтобы обмениваться мыслями по примеру капитана Немо и его товарища! За неимением лучшего я говорил с самим собой, я кричал от восторга внутри консервной банки, венчавшей мою голову, – быть может, понапрасну растрачивая воздух на никому не нужные слова.

Консель, как и я, в восхищении замер перед дивным спектаклем. Не сомневаюсь, что при виде такого разнообразия зоофитов и моллюсков славный малый сразу принялся распределять их по классам и отрядам. Полипы и иглокожие устилали морское дно прекрасным ковром. Всевозможные изидиды, живущие особняком корнулярии, кустики первобытных окулин, которых прежде называли «белыми кораллами», мохнатые фунгии, напоминающие шляпки грибов, актинии, крепко цепляющиеся за грунт своими мускульными дисками представляли собой чудесный цветник, украшенный многочисленными порпитами в нарядных воротничках из лазурных щупалец и морскими звездами, а бородавчатые астерофитоны, похожие на вышитые наядами тончайшие кружева, слегка колыхались от наших шагов. Как жаль было давить свинцовыми подошвами хрупкие раковины великолепных моллюсков, тысячелетиями устилавших морское дно, – гребешков, морских молотков, донаксов, настоящих прыгающих ракушек, трохусов, красных шлемовидок, «крыльев ангела», стромбусов, аплизий и многих других творений неистощимого на выдумки Океана! Но надо было идти, и мы шли вперед, а над нашими головами проплывали стаи физалий[90] со шлейфами ультрамариновых щупалец; медузы, чьи опаловые и нежно-розовые купола с волнистыми лазоревыми краями защищали нас от солнечных лучей; и пелагические панопиры, которые могли бы освещать нам путь во мраке своим фосфоресцирующим сиянием!

Все эти чудеса встретились нам в пределах четверти мили от «Наутилуса», однако видел я их только мельком: стоило мне остановиться, капитан Немо жестом приглашал меня следовать за ним. Вскоре характер почвы изменился. За песчаной равниной начался участок вязкого ила (американцы называют его ooze), состоящего исключительно из частиц кремнистых или известковых раковин моллюсков. Далее простирались луга из буйно разросшихся водорослей – море еще не успело вырвать их с корнем из податливого песка. Эти густо засеянные газоны могли соперничать с самыми мягкими коврами, сотканными человеческой рукой. Однако морские растения не только стлались зеленым покровом у нас под ногами, но и парили в воде над головой. У самой поверхности покачивались на волнах разнообразные представители многочисленного семейства водорослей, которых известно более двух тысяч видов. Мимо проплывали длинные пряди фукусов – как пузырчатых, так и трубчатых, – осмундеи, кладостефы с тончайшими листьями, родимении дланевидные, похожие на веера кактусов-опунций. Я заметил, что зеленые растения держались ближе к поверхности моря, красные оккупировали средние глубины, а гидрофиты черного или бурого цвета занимали нижние ярусы океана, образуя там клумбы и сады.

Водоросли – настоящая жемчужина творения, одно из чудес мировой флоры. К этому семейству принадлежат как самые маленькие, так и самые большие растения планеты: к примеру, на пяти квадратных миллиметрах может насчитываться до сорока тысяч микроскопических росточков, и в то же время встречаются фукусы длиной более пятисот метров.

Прошло часа полтора, с тех пор как мы покинули «Наутилус». Близился полдень. Я понял это по солнечным лучам, которые больше не преломлялись под косым углом, а падали отвесно. Магия красок постепенно рассеивалась, изумрудные и сапфировые оттенки исчезали с нашего «небосвода». Мы шли вперед размеренными шагами, которые звучали на удивление гулко. Малейшие шумы достигали уха с немыслимой на земле скоростью. В жидкой среде звук распространяется в четыре раза быстрее, чем в воздухе, – вода для него куда лучший проводник.

Дно заметно опустилось, и дорога пошла под уклон. Свет приобрел однородный оттенок. Мы достигли глубины ста метров и испытывали теперь давление в десять атмосфер. Но я его совсем не ощущал благодаря особой конструкции скафандра. Появилась лишь некоторая скованность в суставах пальцев, которая, впрочем, скоро прошло. Усталости после двухчасовой прогулки в тяжелом непривычном снаряжении не было и в помине. Вода помогала идти, и я двигался с поразительной легкостью.

На глубине трехсот футов я уже смутно различал солнечные лучи. Яркий свет сменился красноватыми сумерками, переходным состоянием между днем и ночью. Однако даже такого скудного освещения хватало, чтобы обходиться без аппаратов Румкорфа.