Двадцать тысяч лье под водой

"Professor," replied the commander, quickly, "I am not what you call a civilised man! I have done with society entirely, for reasons which I alone have the right of appreciating. I do not, therefore, obey its laws, and I desire you never to allude to them before me again!"	- Господин профессор, - возразил с живостью капитан, - я вовсе не из тех людей, которых вы именуете цивилизованными! Я порвал всякие связи с обществом! На то у меня были веские причины. А насколько причины были основательны, судить могу лишь я один! Я не повинуюсь законам этого самого общества и прошу вас никогда на них не ссылаться!
This was said plainly. A flash of anger and disdain kindled in the eyes of the Unknown, and I had a glimpse of a terrible past in the life of this man. Not only had he put himself beyond the pale of human laws, but he had made himself independent of them, free in the strictest acceptation of the word, quite beyond their reach! Who then would dare to pursue him at the bottom of the sea, when, on its surface, he defied all attempts made against him?	Все было сказано. Гневен и презрителен был взгляд неизвестного. И у меня мелькнула мысль, что в прошлом этого человека скрыта страшная тайна.
What vessel could resist the shock of his submarine monitor? What cuirass, however thick, could withstand the blows of his spur? No man could demand from him an account of his actions; God, if he believed in one-his conscience, if he had one-were the sole judges to whom he was answerable.	Недаром он поставил себя вне общественных законов, недаром ушел за пределы досягаемости, обретя независимость и свободу в полном значении этого слова! Кто отважится преследовать его в морских пучинах, если и на поверхности океана он пресекал всякую попытку вступить с ним в бой? Какое судно устоит против этого подводного монитора? Какая броня выдержит удар его тарана? Никто из людей не мог потребовать у него отчета в его действиях! Бог, если он верил в него, совесть, если он еще не потерял ее, были его единственными судьями.
These reflections crossed my mind rapidly, whilst the stranger personage was silent, absorbed, and as if wrapped up in himself. I regarded him with fear mingled with interest, as, doubtless, OEdiphus regarded the Sphinx.	Все эти мысли промелькнули в моей голове, пока этот загадочный человек, весь уйдя в себя, хранил молчание. Я глядел на него с ужасом и любопытством; так, верно, Эдип глядел на сфинкса!
After rather a long silence, the commander resumed the conversation.	Капитан прервал, наконец, томительное молчание.
"I have hesitated," said he, "but I have thought that my interest might be reconciled with that pity to which every human being has a right. You will remain on board my vessel, since fate has cast you there. You will be free; and, in exchange for this liberty, I shall only impose one single condition. Your word of honour to submit to it will suffice."	- Итак, я колебался, - сказал он. - Но, подумав, решил, что свои интересы можно в конце концов совместить с чувством сострадания, на которое имеет право всякое живое существо. Вы останетесь на борту моего корабля, раз судьба забросила вас сюда. Я предоставлю вам свободу, впрочем, весьма относительную; но взамен вы должны выполнить одно условие. Вашего обещания сдержать свое слово вполне для меня довольно.
"Speak, sir," I answered. "I suppose this condition is one which a man of honour may accept?"	- Я слушаю, сударь, - ответил я. - Надеюсь, что порядочному человеку не составит труда принять ваше условие!