Дважды контрразведчик

Август 1941 года. Деревня Новоселки Чериковского района Могилевской области, Белоруссия. Идет война, Великая Отечественная. Верховный главнокомандующий СССР Сталин И.В. распорядился всем советским людям срочно покинуть территорию, которую должны были занять фашистские войска. Угонять скот, уничтожать весь урожай, промышленные, хозяйственные и жилые постройки. Врагу должна была достаться голая, выжженная, как пустыня, земля. Нужно отметить, что и немецкие войска при будущем отступлении с советской территории поступали точно так же. А в начале войны все, кто оставался на оккупированной немцами территории, считались предателями и подлежали уничтожению. При обнаружении любого движения на занятой врагом территории наши войска имели право бомбить (и бомбили!), обстреливать всех (и обстреливали!), в том числе и местных жителей.

Из оккупированного немцами Черикова в деревни хлынула толпа беженцев. Мама моя, 24‑летняя лаборантка Чериковского ветеринарного техникума на девятом месяце беременности мной с четырехлетней дочерью Людой, несколько дней назад тоже перебралась в деревню Новоселки с котомкой личных вещей, убегая от бомбежек советской! авиации. Мама, уходя из Черикова, еле тащилась по картофельному полю с огромным животом (ведь завтра по сроку — роды!), опираясь на палку‑клюку, подволакивая отнявшуюся от нервного потрясения левую ногу. Наши летчики дали по ней несколько пулеметных очередей, но не убили. Пуля оторвала маме мочку левого уха и пробила Люде ногу под коленкой, отчего у нее на всю жизнь остался большой шрам. Нога у мамы отнялась после вчерашнего попадания бомбы в соседний дом, который полностью сгорел. Испугавшись близкого взрыва и мгновенного пожара, она невольно схватила себя рукой сзади за верхнюю часть бедра; ее напряжение передалось мне — еще не рожденному ребенку.

Ближе к полудню, 12 августа 1941 года, деревню Новоселки тоже стали обстреливать (уже не понятно было: то ли наши, то ли немцы), и в подвалы и вырытые щели за банями побежали прятаться многочисленные беженцы. В этот момент, как мама рассказывала, отошли воды и начались родовые схватки. Она осталась в избе одна, помочь было некому, под грохот обстрела я и появился на свет. Быстро и без задержек, так как был ее вторым ребенком. Она ползком добралась до стола, взяла нож, перерезала пуповину и завернула меня в свою ночную рубашку.

Когда обстрел прекратился, улеглась пыль, беженцы возвратились в избу. Там они увидели счастливую мать с ребенком на руках. При осмотре мама обнаружила, что у меня‑ребенка на верхней части бедра правой ноги сзади имеется родимое пятно фиолетового цвета, по форме напоминающее отпечаток руки. Потом, в детстве, это пятно иногда становилось предметом споров взрослых. В конце концов они все пришли к окончательному мнению, что я специально отмечен Богом, и будет у меня счастливая и долгая судьба. Бог, отметив меня таким образом, будет постоянно оберегать от невзгод и преждевременной смерти. В течение жизни я многократно убеждался в верности этого вывода: было много случаев, когда наверняка должен быть погибнуть, но мой ангел‑хранитель вовремя приходил на помощь. Мама рассказывала, что в младенчестве меня крестили в церкви, крестили седьмым или восьмым по очереди. Священник был уже сильно навеселе. Уронил ребенка в купель из бочки и долго шарил в ней руками, пока не вытащил. Еле меня тогда откачали…

Фашисты

Мама рассказывала, что как‑то колонна немецких автомашин остановилась ненадолго в нашей белорусской деревне. Офицеры, никого не стесняясь, выбили из стульев сиденья, сели на них, как на унитазы, и посредине улицы справляли большую нужду, читая при этом свои фашистские журналы и газеты. Солдаты, пристрелив местных собак, чтобы не мешали, со спортивным азартом гонялись за курицами, дурашливо бросаясь на них, как вратарь на мяч. Увели из сарая корову, несмотря на стенания хозяйки.

Ко мне, годовалому босоногому пацану, сидевшему возле лавочки и игравшему разноцветными камешками с родной речки Сож, подошел рядовой немецкий солдат в возрасте, погладил по голове и дал белый кусочек сахара. Никогда не видевший сахара и не знавший его вкуса, я подумал, что это камешек, и положил его к кучке других. Солдат засмеялся и отошел.

Сморенный полуденной жарой, заполз я под огромную военную машину и возле заднего колеса сладко заснул на спине, разбросав руки в стороны. Мама, которую отвлекли текущие заботы, внезапно обнаружила мое отсутствие и, как раненая птица, распустив руки‑крылья, с криками отчаяния металась, прочесывая каждый метр. Фашисты пожрали, отдохнули всласть, и им надо было двигаться дальше. Они погрузились в машины, взревели моторы, и колонна вот‑вот должна была тронуться. И в последнюю минуту мама обнаружила меня под немецкой машиной сладко спавшим…

В партизанах