Дважды контрразведчик

Ночью мне стало очень плохо, распухло и болело горло. Болел живот. Я метался, пока мне не показалось, что весь дом снизу начинает покрываться густым белым туманом, который поднимается все выше и выше. Свет освещавшей дом лучины, торчавшей в углублении на стене дома, стал меркнуть. Все стало безразличным, а я сначала даже плакать не мог; потом заплакал от сильной боли и позвал маму. Она на тонкую лучину намотала ватку, обмакнула ее в керосин и смазала мне горло. Было ужасно противно. Эту ночь я провел в полузабытьи, утром был слабым и беспомощным. Горло не болело, только живот был каменным. Бабушка поставила в углу комнаты помойное ведро, зажала мою голову между ног, сняла с меня штанишки и засунула в попу кусочек мыла. Было ужасно противно и щипало. Но через несколько минут был достигнут положительный результат. Еще неделю я почти не слезал с печки, мучила слабость, но горло выздоровело. Так я всю эту зиму вместо учебы в школе и просидел в доме, было очень скучно и тоскливо.

Бабушка рассказывала, что в войну здесь недалеко от деревни Монастырек в лесу была стоянка партизан, которые жили в большой землянке. Выходили они из лесу и уходили обратно, как волки, шагая след в след, чтобы невозможно было определить, сколько человек прошло. Приходили в деревню обычно ночью, заходили в дома по‑хозяйски, требовали их накормить и дать продукты с собой. Часто, когда им говорили, что ничего нет, обыскивали дом и постройки и с руганью забирали найденное. Жить в оккупации было очень тяжело. Днем немцы, ночью партизаны. И те и другие грозятся расстрелять. Немцы с утра часто рыскали по деревне и вокруг в поисках партизан, пытались пойти по их следам. Но каждый раз натыкались на партизанские мины и, подорвавшись, уползали обратно не солоно хлебавши. Но, видимо нашелся предатель, который сказал немцам о землянке партизан. Осенью 1941 года фашистов понаехало сюда видимо‑невидимо на конях, машинах и мотоциклах. Окружили большой участок леса. Был большой бой, много погибло и партизан, и немцев.

Чериков Могилевской области

Мамина сестра Екатерина оставалась в городе Черикове, и вскоре после войны мы переехали к ней жить на улицу Краснофлотскую, что на берегу реки Сож.

По‑настоящему учиться я пошел в первый класс Чериковской школы, когда мне стукнуло уже восемь лет, то есть в 1949 году. Мама перешила на мой рост свою черную полосатую фуфайку, сшила мешок с лямкой через плечо — торбу для учебников и чернильницы. При школьных «разборках» торба иногда использовалась как орудие обороны и наступления. Чернильница часто проливалась и пачкала учебники и тетради. Писали мы перьевыми ручками, в которые вставляли съемные перья со звездочкой. Из военной простыни мать сшила рубашку. Кто‑то из соседей подарил мне поношенную солдатскую шапку. Я носил ее, подняв «для форсу» одно ухо вверх, опустив второе.

Самое настоящее счастье я испытал, когда мама купила коньки. Прикрутив их веревками к валенкам, катался с ребятами у берега Сожа по тонкому льду. Уроки я делал в школе за пять минут после учебы. Дома было много работы. Надо было нарубить дров, протопить печь, набрать в реке ведро ракушек (мидий) и сварить их для поросенка, нарвать крапивы, перемешать это варево и остудить его в Соже, так как, хватив горячего, свиньи мгновенно умирают. Я должен был приготовить еду для мамы и сестренок, покормить козу, курей и наловить рыбы для еды. И много чего еще приходилось делать ежедневно…

По весне при половодье улицу иногда заливало водой, и прозвище у нее тогда было «Патопа», то есть затопленная водой. Тетка Екатерина работала поваром в детском саду, и меня вначале вместо школы отправили к ней в детсад. Роста я был маленького, выдали за малолетку, так что всё прошло гладко. В детском саду я впервые узнал, что такое сладкий сахар и котлета с подливой. Помню, как вкусно там кормили детей в голодное послевоенное время. Картошкой с коричневым подливом и иногда гуляшом. И настоящим хлебом без лебеды и картошки. Вкуснее ничего не ел. По весне, обычно в марте, мы с мамой ходили по колхозному полю и собирали оставшуюся с осени мороженую картошку. Было очень тепло, сладко в вышине пели жаворонки. Мама пекла вкусные лепешки. Один раз мы ими сильно отравились, так как на солнце в картошке образуются вредные вещества. А у соседей от таких сладких лепешек умерло несколько человек. Позднее, когда чуть теплело, ходил за реку, где на лугу прорастал дикий лук. Без хлеба он был особенно горький, но голод становился еще острее.

Я пробовал ловить рыбу. Уклейки клевали на мух, их научился ловить одним взмахом руки. За полчаса ловил мух по целому спичечному коробку. Перевязав ниткой две спички, я нанизывал на нее уклеек, иногда до 10‑15 штук. Дома получался вкусный суп‑уха.