Дважды контрразведчик

Отец с матерью почти два года были на оккупированной немцами территории, и я с ними, конечно. По словам матери, были «в партизанах». Как‑то каратели долго гонялись за партизанами и взяли их в кольцо. Отряд выскользнул, а их партизанские семьи с детьми и стариками оказались на острове посредине громадного болота из трясины, по‑белорусски «дрыгва». Не зная броду, немцы никак не могли добраться до острова, так как к нему вели секретные подводные дощатые дорожки‑«клади». Долго немцы обстреливали остров из минометов. Мины, падая в «дрыгву», даже не взрывались, не срабатывал взрыватель.

Семьи партизан, лежа в углублениях на острове, молча терпели, ожидая темноты. Я, протестуя против дискомфорта и наплевав на опасность, громко орал на весь лес. Привлеченный детским криком немецкий снайпер выстрелил в нашу сторону и попал прямо в лоб старику, сидевшему рядом с мамой. Партизанский командир, увидев это, скомандовал: «Уйми своего щенка!». Но я не унимался, несмотря на ласковые слова и объятия матери. Тогда при усиливающемся минном обстреле фашистов меня у матери отобрали силой и накрыли чем‑то из одежды, чтобы я не орал. Я затих, а мать решила, что я задохнулся. Она билась в истерике, но ее держали и не пускали ко мне. Для нее я замолчал навечно. Через несколько минут минный обстрел закончился. Мама бросилась ко мне и откинула тряпки с моего лица. Я был без сознания, но дышал…

Деревня Монастырек

Начал себя осознавать еще до окончания войны, примерно в 3‑4 года. Жили мы в деревне Монастырек. Дом был старый и закопченный. На стене по вечерам горела воткнутая в бревно лучина. К потолку на веревке была подвешена люлька с младшей сестрой Валей. За печкой жил теленок. Бабушка сидела за прялкой и долгими вечерами рассказывала мне о родственниках, своей жизни до войны и сказки.

Ее дальний предок был екатерининским солдатом. Воевал с Шамилем на Кавказе. Его взяли из села в солдаты по разнарядке в числе шестерых рекрутов. Отслужил он двадцать пять лет, вернулся, получил свободу, дали корову. Был женат, имел семерых детей.

Бабушкин муж, мой дед Иосиф Клименко, по прозвищу «Юзя» на польский манер, был у польского пана объездчиком, охранял панский лес. От него мне в наследство достались прямоугольный лоб, узкие глаза и нос «бульбой». У них с бабушкой было большое хозяйство, несколько коней, коров, много овец и кур. Жили они в отдельном доме в лесу. Вели постоянную войну с волками.

Повадилась к ним как‑то волчица. Разрыв соломенную крышу в овчарне, проникла внутрь и, опьянев от крови и азарта, убила не одного барана, которого потом и утащила, а несколько десятков овец, всех, сколько их там находилось. Волки пьянеют от вида смерти и крови. А потом повадился волк. Услышав ночью шум, дед подошел к овчарне; увидел, что волк успел вырыть подземный ход, снаружи торчал только его хвост. Дед потянул за хвост. Волк кровавым поносом обдал деду лицо и грудь. Выскочил волк из хода и в трехстах метрах от дома умер от разрыва сердца.

Бабушка рассказывала, что зимой в лунную ночь иногда дед Юзя ездил на волчью охоту. Брал с собой в мешке маленького поросенка. Отъехав километра полтора, разворачивал сани с лошадью в сторону дома и шилом колол поросенка. Тот орал на всю округу. Дед начинал двигаться в сторону дома, приготовив несколько заряженных ружей. Сани постепенно настигала волчья стая. Лошадь летела по дороге, как сумасшедшая. Выстрелами дед убивал несколько волков и стремительно скрывался в своем дворе. Из волчьего черепа дед выкармливал щенка, чтобы он не боялся волчьего запаха, когда станет матерым волкодавом.

В семь лет я впервые пошел в школу, пошел босиком, и ходил туда почти до октября, то есть до первых заморозков. Жили мы в деревне очень бедно, обуви у меня не было совсем. Многие взрослые ходили в лаптях и в полувоенной форме. С заморозками учение остановилось.

Деревянный туалет‑сортир отстоял от крыльца дома метрах в двадцати. К нему вел настил из не струганных досок. Как‑то раз утром мне приспичило в туалет, и не найдя сразу бабушкиных валенок, побежал я к нему босиком по покрытому с ночи инеем настилу. Два раза поскользнулся, упал, больно ударился, но добежал. Долго и безрезультатно сидел на корточках над дырой в полу, пока сильно не замерз. Вчера бабушка принесла и дала мне большой кусок пахучего и твердого, как камень, жмыха. Я его грыз весь вечер и ничем не запивал. Молока не было, а водой не догадался. Вот почему у меня ничего не получилось в туалете. Когда бегом вернулся в дом, сразу полез на горячую печку, чтобы отогреться, уснул.