Дважды контрразведчик

Через дорогу, за высоким забором, был покатый в нашу сторону большой огород и вдалеке богатый дом судьи. Как‑то проходя мимо этого дома, я увидел, что между досками забора высовывается детская лыжа. Повернув лыжу на ребро, легко вытащил ее наружу и унес домой. Видимо, сынок судьи, всегда упитанный и хорошо одетый, упустил ее, и она скатилась вниз. Я и не подумал вернуть лыжу сыну судьи. У меня никогда не было ни велосипеда, как у него, ни дорогих коньков‑«дутышей», ни вкусных булочек и конфет, которые он открыто жрал в школе, а у нас текли слюнки. Я решил сделать вторую лыжу самостоятельно. Обтесал березовое полено, долго варил его в кипящей воде в большом баке, и загнул нос. Проделал дырку для крепления и вдел ремешок. Лыжа, конечно, получилась неказистая, но на другие и рассчитывать было нечего. На лыжах потом я ходил на другую сторону реки Сож, со страхом пересекая волчьи следы, рубил топором сухие ветки кустов и тонкие сухие деревья, приносил домой дрова.

Взрывы

Дважды или трижды днем, за все время моего военного периода детства, внезапно возникала дикая паника. Сначала далеко‑далеко в небе появлялся отвратительно воющий звук мотора немецкого самолета. Наши жужжали, как майские жуки, а этот сразу вызывал у окружающих страх и ненависть. Все взрослые начинали куда‑то бежать и прятаться. Хватали нас, детей, на руки, уносили в подвалы домов и глубокие щели в земле. При этом кричали друг другу, что летит «Он», имея в виду фашистский самолет.

Потом война кончилась. Мне еще не было четырех лет, когда наступил День Победы. Но, мне кажется, что я его помню, хотя и смутно. Это был на редкость солнечный день, когда все взрослые, необычно веселые и шумные, прибежали с работы днем, а не вечером, как в остальные праздники, стали готовить праздничную еду. Все обнимались, целовались друг с другом и пили водку из граненых стаканов вместе за одним столом. Говорили тосты, стоя, за Победу и за товарища Сталина, глядя на его портрет возле иконы Божией Матери в углу избы. Таких праздников всеобщей радости за мою жизнь можно насчитать буквально единицы. Когда все люди — братья. После Победы это были запуск первого спутника Земли и полет в космос Юрия Алексеевича Гагарина…

Каждый год в марте приезжали солдаты‑саперы. Некоторые из них останавливались у нас в доме. Ежедневно выше моста в реке они делали лунки и закладывали заряды со взрывчаткой, опуская их в воду на шнурах, привязанных к поперечинам, лежащим на льду. Во взрывчатку, похожую на куски хозяйственного мыла, вставляли взрыватели с длинными бикфордовыми шнурами. Когда всё бывало готово, отгоняли подальше на высокий берег любопытных зрителей. Мы стояли толпой мальчишек в предвкушении интересного зрелища. Несколько саперов, бегая от лунки к лунке, поджигали шнуры и убегали на берег. Последовательно раздавались взрывы. В воздух высоко взлетали столбы воды и льда. Взрослые рыбаки на лодках и мы, пацаны, кидались вниз по течению и ловили оглушенную рыбу. Всплывали иногда большие экземпляры. С саперами по вечерам у нас дома стало весело. Солдаты все были старыми вояками, прошедшими войну. Часами я слушал их рассказы о ней, мне они казались невероятно интересными. Самое главное — мне позволялось брать в руки карабин и даже спускать курок, направив ствол обязательно в стену, а не на человека. С тех пор помню солдатскую пословицу, что раз в год и палка стреляет…

Взрослые заботы не омрачили радости детства. Одиннадцать раз подряд посмотрел с друзьями в клубе, бывшей церкви, кино «Чапаев». Нам казалось, что с каждым новым просмотром фильма Чапай, загребая одной рукой, всё ближе подплывает к противоположному берегу. Затаив дыхание, в полной тишине мы следили за ним. Не выплыл родной Василий Иванович, добили белые гады из пулемета. И мальчишеские слезы на пыльных щеках оставляли светлые полосы. Это было самое первое и самое большое горе в моей жизни…

В ивовых зарослях возле Сожа, который протекал в конце нашего огорода, играли в «наших» и «фашистов». Никто не хотел быть фашистом, эти роли по двое из каждой команды разыгрывали, передвигая кулаки по ивовому пруту вниз: чей кулак оказывался крайним, тот и переходил к «фашистам». В детстве от взрослых слышали иногда разные матерные слова, когда те ругались друг с другом. Но самым страшным, гибельным и самым оскорбительным было не слово, когда упоминали мать, отца, гроб и различные интимные места мужчин и женщин. Это было слово, которое и сегодня в Беларуси вызывает самую сильную ненависть и мгновенную реакцию — желание убить того, кто произносит его в твой адрес. Это слово, точнее, два слова: «фашист» и «полицай». Играя в войну возле реки, пацаны редко, когда, как им казалось, совершалась какая‑нибудь уж слишком вопиющая несправедливость, употребляли эти слова как оскорбление. Это всегда заканчивалось дракой, и тогда все игроки бросались разнимать и успокаивать дерущихся…