Дважды контрразведчик

Мы с Толиком тоже частенько бывали на рынке, босые и голодные. Толик жил с бабушкой и котом Мармэрой в центре города, рядом с городским парком недалеко от костела. Рынок был в то время единственным развлечением и для взрослых, и для детей. Он буквально кишел людьми. Много, очень много было инвалидов‑фронтовиков. Одноногие, однорукие и даже безногие. Они передвигались на досках с приделанными к ним шарикоподшипниками, отталкиваясь от земли палками. У каждого — много наград на груди. Фронтовики вызывали у нас и у всех окружающих искреннее уважение и восхищение. Потом, видимо, что‑то случилось, и их в одночасье не стало совсем. Сейчас пишут, что вывозили их в Дома инвалидов, подальше от больших городов…

На рынке Черикова продавали различную еду: хлеб, фрукты, овощи, — и очень много всякого тряпья, в том числе разной военной формы, нашей и немецкой. Поражали немецкие сапоги, подкованные, очень тяжелые, с раструбами. Продавали и немецкие наручные часы «Бизон». Мы с Толиком частенько пели услышанную здесь частушку: «На базаре часы без камней, не берет их в ремонт мастерская, купишь, выкинешь сотню рублей, ну подумаешь важность какая».

Много было на рынке цыган. Мужчины играли в карты, показывали фокусы, предлагали выпившим русским людям разные пари и, держась кучками, наблюдали за происходящим. Цыганки ходили толпой, были назойливы, нахальны, за каждой гляди в оба глаза, чтобы что‑нибудь не сперли. Однажды мы были свидетелями того, как седобородый цыган затеял спор с русским солдатом, что он тут же при всех поимеет свою жену. За чекушку водки. Выпивший солдат пари принял, и тут же поставил на землю возле них непочатую бутылку водки. Цыган подозвал к себе из толпы свою старую цыганку, повалил ее на спину на землю и, спустив штаны, забрался на нее сверху. Она безропотно молчала, а он несколько минут елозил на ней. Нам с Толиком ничего не было видно, да мы и не понимали тогда, что происходит. Потом цыганка молча, с отрешенным лицом вылезла из‑под цыгана, встала, одернула юбку и исчезла в толпе. Закончив свое дело, потный, ставший сразу усталым и краснолицым цыган, подтянул штаны и раскупорил бутылку, сняв с нее пробку. Потом, вытащив из штанов свой член, макнул его в верхнюю часть бутылки со словами: «Ты потрудился, ты первый и получи удовольствие!». Солдат, увидев это, скривился от отвращения и отказался выпить с цыганом. На что тот и рассчитывал…

1948 год. Лето в Краснополье

Мне почти 7лет. В стране недавно прошла денежная реформа. Цены резко подскочили вверх. Угроза голода в семье стала реальной. Было решено отправить меня на все лето в деревню Краснополье, что в 35 километрах от Черикова, там проживал с семьей старший брат мамы Степан. Транспорт никакой туда не ходил. Пришла пешком за мной шестнадцатилетняя дочь Степана Оля. Мама положила нам в дорогу буханку хлеба, купленную на базаре за 100 рублей (обычно ее там разрезали на 10 частей и продавали по 10 рублей за кусок). Сварила чугунок картошки и нарвала на грядках зеленого луку. Утром мы отправились в Краснополье пешком.

Долго шли по длинному лугу к зеленеющему вдали дубовому лесу. Оля впереди, я сзади. Когда до леса оставалось метров пятьдесят, сзади раздался шум. Обернувшись, увидели следующую картину: два солдата конвоировали штатского мужчину в черной одежде со связанными за спиной руками. Когда до нас оставалось метров десять, мужчина неожиданно головой ударил в лицо одного из конвоиров, ногой в пах второго, и бросился бежать по тропинке к лесу. Конвоиры громко заорали и спустя одну‑две секунды одновременно с колен начали стрелять ему вслед. Но на их пути стояли мы с Олей, и пули вначале летели над нашими головами. А беглец, сильно виляя со стороны в сторону, чтобы затруднить прицеливание, все набирал скорость и уже приближался к лесу. Солдаты вскочили одновременно и, оттолкнув нас с тропинки, снова начали стрелять уже на бегу. Вскоре все трое скрылись в лесу. Выстрелы еще раздавались некоторое время, но вскоре затихли. Финал этого происшествия так и остался нам неизвестным…

Шли мы двое суток с перерывами на отдых и сон ночью. Ели холодную картошку в мундире, макая ее в соль, с хлебом и зеленым луком. Запивали колодезной водой из бутылки, взятой с собой. До сих пор помню эту проселочную песчаную дорогу в густом лесу с бесконечными многокилометровыми глубокими ходами сообщения и окопами, где оборонялись наши войска в войну. Поражало воображение, сколько же людей эту огромную работу могли выполнить, и то, что вместо ожидаемого мягкого торфяного грунта, везде был ярко‑желтый речной песок. Через каждые несколько метров в ходах сообщения были выкопаны ячейки для стрелков, перед которыми были насыпаны возвышения — брустверы.