Дважды контрразведчик

В 8.00 я с соседскими пацанами по шоссе шел в школу в село Фурманово. Семилетняя школа от нас в 3,5 км. Машины по дороге ходили очень редко, в основном военные с солдатами, и только длинными колоннами. Автобусов не было вообще. Нас, пацанов, в колхозной группе было пять человек. Книги мы несли в матерчатых торбах, сшитых матерями. Одеты были в пошитые ими же телогрейки. Только у одного из пятерых был отец, у остальных, как и у меня, погибли на фронте.

Домашние заботы

Около 15.00 я возвращался из школы. Уроки к завтрашнему дню я всегда делал еще в школе минут за 5‑10, так что дома занимался только домашними делами. Шел с топором в лес и рубил нетолстые деревья, обычно липу, у нее древесина легкая. Если везло, находил сухостой в болоте. Приносил дрова домой, сам пилил и колол их. Мама варила еду, обычно ели картошку с кислой капустой. Если были деньги, то картошку с селедкой. Если денег не было совсем, мы с сестренками ходили на луг рвать дикий лук. И так по кругу: сварить и накормить поросенка, кур, уток, пригнать домой гусей, встретить корову, прополоть грядки, картошку… Осенью в уборку урожая тоже включался по полной. Просто гулять по улице, на природе в такой обстановке было бы верхом барства и лености. Да и кто бы позволил? Сколько себя помню, надо было что‑то срочно сделать. Лениться было некогда.

Развлечения были просты: гурьбой забраться под высокую крышу колхозного сеновала и оттуда со стропил прыгнуть вниз на сено. Страшно, дух замирал, но трусом быть нельзя, и, собравшись с силой духа, многократно прыгал, как все. Выпросить у конюха лошадей и сгонять их на водопой. Без седла, обгоняя друг друга, с криками мчать на лошадях несколько километров к реке, сбивая свой копчик до крови. Потом дня три ходишь враскорячку от боли. Очень часто мимо дома шли воинские колонны, пушки, танки, конца и края не видно. Мы гурьбой пацанов становились на откосе дороге и орали: «Кинь махорки! Кинь махорки! Кинь хлеба!» Солдаты кидали нам пачки солдатской махорки. Тогда им давали в солдатских пайках такое курево. Кидали и ржаные сухари, реже буханки хлеба. Мы все подбирали. Хлеб относили домой, а махорку я отдавал соседу.

Осенью с наступлением морозов приходила очередь собирать урожай с живности. Мама покупала бутылку водки и приглашала соседа. Повторялась чериковская история с кабаном по имени Васька. Сало и мясо кусками складывали в деревянную бочку, пересыпая солью и придавив гнетом. Сердце жарили с картошкой. Это был редкий и такой желанный праздник: наесться досыта. Позднее приходила очередь птиц. Как‑то летом молодой гусенок сломал лапку, хромал и пищал. «Отруби ему голову, не надо ему мучиться», — сказал мама. Я с топором в руках подошел к гусенку и долго глядел на него. Взял его в руки и ощутил тепленькое тельце и биение сердца. Не смог положить его на чурбак и отсечь голову топором, что‑то защемило в носу, и из глаз потекли слезы. Мама не стала вникать в мои переживания и делать расспросы. Уже потом, осенью, я увидел, как она поймала курицу, взяла одной рукой за оба крыла и на колоде отрубила ей голову. Курица без головы долго металась по двору, разбрызгивая вокруг кровь, и вскоре затихла. Я стал ловить остальных курей и подносить их маме. Неожиданно она передала мне в руки большого петуха и приказала отсечь ему голову. Я ловко, как мама, взял петуха за крылья, положил его шею на чурбан и одним ударом отсек голову. Никаких эмоций по этому поводу уже не испытывал. Это стало привычной работой.

Летом научился косить литовкой и косил с матерью. Коса у меня была небольшая, номер 7. Мужики взрослые косили номером 10. Через пять‑десять минут косьбы останавливался отдохнуть, работа эта тяжелая и потная. Протирал косу травой и поочередно с двух сторон лезвия проводил оселком, который был всегда со мной. От этого коса становилась острее, и ее хватало на несколько минут для хорошего кошения. Вечером по всей деревне раздавался мелодичный звук отбиваемых кос. Я долго мучился, но научился правильно отбивать косу молотком на железной бабке, вбитой в дубовый чурбан. Перепортил много кос.

Самоуважение

Телевизоров и радиоприемников в то время у нас дома не было. По вечерам ребячьей стайкой на сеновале рассказывали друг другу сказки и были, услышанные от взрослых. В этом деле я был первым, меня часто просили что‑нибудь рассказать или придумать. Слушали в полной тишине. Меня наполняло приятное чувство самоуважения.

В классе я был самым малым по росту. Но ребята уважали за легкую учебу. И на контрольных работах практически все списывали у меня. Если иногда в спешке я ошибался и получал «двойку», то и весь класс получал двойку. Поначалу меня из‑за малого роста несколько раз пытались обижать. Но парни из нашего седьмого класса почему‑то взяли под защиту. Самый высокий и крепкий рыжеволосый пацан как‑то на большой перемене во дворе обнял меня и сказал, если меня кто‑нибудь тронет, то будет иметь дело с ним. С тех пор меня никто и никогда не обижал. Хотя старшие школьники всегда притесняли и обижали младших и слабых.