Дважды контрразведчик

Около забора недалеко от дома стоял корпус немецкого мотоцикла с коляской, но без колес. Чаще всего здесь мы и играли. Иногда я засыпал в этой коляске. Однажды проснулся в сумраке вечера, увидел в близком лесу светящиеся глаза волка. С диким криком выпрыгнул из мотоцикла, перемахнул забор и еле успокоился в доме. Дядя Степа вышел во двор с ружьем, но вблизи уже никого не было. Волки, привыкшие в войну к мертвой человечине в лесах и отсутствию охоты на них, совсем обнаглели. Часто нападали на сельских коров и даже уводили из деревни свиней. По словам дяди Степы, уводили так: двое волков держат свинью за уши с обеих сторон, а третий, покусывая ее за зад, гонит вперед.

Однажды Коля позвал меня в свой дом. Мы вошли в большую общую комнату. В углу — икона с рушником, кровати с большими пуховыми подушками, на стене множество семейных фотокарточек. Рядом с ними на гвоздике висит одностволка. Коля снял ее и дал мне посмотреть и подержать. Я посмотрел и отдал обратно. Коля отошел от меня на несколько шагов назад, повернул ствол ружья в мою сторону, прямо в середину груди, и загадочно улыбнулся. Не ожидая ничего плохого, я ему тоже улыбнулся, и остался стоять на месте. Прижмурив левый глаз, Коля поднял ружье и взвел курок и через секунду нажал на него. Раздался характерный громкий щелчок. Коля снова взвел курок и вторично прицелился в меня. Внезапно и резко открылась дверь на кухню. Оттуда выглянул Колин отец с намыленным пеной лицом и опасной бритвой в руке. Мгновенно его глаза стали большими, как тарелки, и побритая щека — белой, как и пена на второй. Молча он прыгнул к Коле и выбил ружье из его рук. Потом огляделся и подошел к открытому окну. Метрах в трех от окна на ветке яблони весело чирикал воробей. Отец прицелился в него и нажал курок ружья. Раздался оглушительный выстрел, и воробья не стало. Только перья от него медленно попадали на землю, а некоторые плавно унесло ветром. Молча залепив Коле затрещину и дав ему пинка под зад, отец посмотрел странным взглядом на меня и ушел снова на кухню…

Потом в моей жизни были десятки, а если учесть участие и в Афганской войне, то и сотни эпизодов‑случаев, когда наверняка я должен был погибнуть, но все‑таки оставался жив…

По убеждениям я марксист, но под детским влиянием бабушки Екатерины, учившей молитвам, мамы, рассказавшей о младенческом крещении в церкви и настаивавшей на своем мнении, что меня постоянно спасает Бог, по зрелому размышлению я искренне поверил, что меня действительно бережет высшая сила. Сейчас ношу подаренный мне с любовью крестик на шее, хотя и редко посещаю церковь, ставлю свечи за здоровье родных и за упокой ушедших из жизни. Убежден, что в церкви присутствует какая‑то высшая, любящая, целомудренная сила и справедливость. Люди там очищаются от грехов и скверны, становятся добрее и чище…

1955 год. Гусевский район Калининградской области

Мы жили в селе Поддубы. Мама работала дояркой в местном колхозе имени И. В. Сталина. Вдоль автотрассы Гусев — Калининград после переселения местных немцев в Германию были построены однотипные, как солдаты в строю, одноэтажные деревянные дома для колхозников. Наша семья была переселенцами из Могилевской области. Дорогу эшелоном из дому сюда в грузовых вагонах оплатило государство. На месте выделили дом, корову, поросенка, курей и 350 кг зерна, а также 10 соток земли возле дома для подсобного хозяйства.

Три раза в сутки: в 5.30, 12.30 и 16.30 ежедневно без выходных мама с другими доярками ездила на машине далеко в поле на дойку. Когда они проезжали мимо нашего дома, я слышал, что в набитом до отказа кузове грузовика доярки, повязанные платками вокруг головы, всегда пели русские протяжные песни, от которых щемило в душе. У мамы в группе было 24 коровы. Дома в Белоруссии у нас всегда была только одна корова, редко плюс еще тёлка. А здесь сразу 24, которых надо было доить вручную, да еще три раза в сутки. Первые месяцы, пока привыкла, руки у мамы были всегда распухшие, она их чем‑то постоянно растирала. А по ночам почти не спала, металась по дому от боли.

Помимо работы на ферме, надо было вести домашнее хозяйство. Вспахать огород и посадить картошку. Я вел коня за узду, а мама сзади шла за плугом. Один раз конь наступил мне на косточку стопы. Она распухла, покрылась синяками, и я хромал дней десять. К счастью, ногу конь мне не сломал. Сёстры Валя 9‑ти лет и Люба 6‑ти лет помочь по дому ничем не могли, наоборот, требовали ухода и заботы. Старшая сестра Люда 18‑ти лет осталась в Белоруссии.

По утрам в 7.00 мне надо было выпустить из сарая корову Зорьку в стадо, которое собирал деревенский пастух на выгон. Нарвать травы для поросенка, сварить ему картошки, замешать в чугуне, остудить и дать поесть. Унюхав пищу, он всегда орал так, будто не ел целую неделю. Визг стоял непереносимый. Мои угрозы и даже палка на него не действовали. Потом я давал зерна курам, гусям и уткам. Любил гусей за солидность поведения и стайное товарищество.