Дважды контрразведчик

Вернувшись из ночных походов по городу или подземелья, мы не всегда могли попасть в общежитие. После 23.00 входную дверь запирала на замок сторожиха, и сколько бы мы ни стучали, она не открывала. Запиралась на кухне на высоком первом этаже общежития и дрыхла. Это была толстая пожилая тетка, с которой никак мы не могли договориться. Однажды, когда она заснула, мы вчетвером подвинули почти вплотную к двери кухни бочку с селедкой. Дверь могла открыться наружу не полностью, оставалась щель сантиметров 10, через которую она, конечно, не смогла бы пролезть. Поставив на пол возле бочки сковородку с керосином, мы подожгли его. Потом хором громко заорали: «Пооожаар!!!». Приоткрыв дверь, сторожиха увидела пламя. Попыталась открыть дверь, но невидимая бочка не давала это сделать. Тогда она руками оторвала металлическую оконную решетку и спрыгнула из окна вниз на газон.

Мы в это время поставили бочку с селедкой на место и убрали подальше сковородку с уже потушенным керосином. Сами спрятались. Ошеломленная тетка вошла в коридор и прошла на кухню. Потом вышла, долго оглядывалась в коридоре, стараясь понять, что же это было. Видимо, поняла, и с тех пор никогда не закрывала входную дверь общежития на ночь на замок. Читала книжки, ждала нас, оболтусов. Никаких расследований по этому поводу не проводилось…

Мы — советский народ

Хорошо помню общее собрание техникума осенью 1956 года, где секретарь райкома партии читал доклад о политических репрессиях и реабилитации. Всем нам эта тема была абсолютна неведомой. Сидевший в президиуме директор техникума Колесников Николай Иванович в своем выступлении сказал, что он также был репрессирован и отбывал наказание в лагере. При этом он неожиданно стал говорить очень тихо и потом заплакал. Все мы были глубоко потрясены этим, но так ничего и не поняли, ведь нам было по 14‑15 лет. Колесникова мы все очень уважали за доброту и человечность. Только через несколько десятков лет понял я, что такое репрессии…

Запомнился день 4 октября 1957 года. Мне уже 16 лет. Диктор Юрий Левитан по радио своим мощным громовым голосом при хилом, как оказалось потом, теле много раз повторял сообщение Телеграфного агентства Советского Союза — ТАСС — о запуске первого советского искусственного спутника Земли. Был хмурый, ветреный осенний день. Низкие тучи куда‑то быстро неслись по своим делам. Мы все, и преподаватели, и студенты, бегом выскочили во двор техникума, смешались в радостной толпе и стали обниматься друг с другом, глядя на небо. Что‑то орали бессмысленное.

Радость за Родину переполняла нас и делала родными. В газетах стали публиковать время пролета спутника над разными городами. В Калининграде очень редко бывают часы, когда не идет дождь и на небе ясно. Неделями ждали, и раза два‑три все‑таки видели ползущую медленно по ночному небу рукотворную звездочку. Сейчас‑то я знаю, что металлический шар спутника диаметром всего 58 сантиметров невозможно было разглядеть невооруженным глазом на высоте почти 300 км; виден был отблеск от второй ступени ракеты‑носителя, она была величиной уже метров 10 и летала по орбите ниже спутника пару месяцев, а сам спутник три месяца можно было наблюдать только в телескоп.

Выпуск

На выпускном вечере в 1960 году директор Колесников, поздравляя нас с окончанием техникума, спросил зал: «Ну вы теперь все стали грамотные и знаете, сколько будет два плюс два и умножить на два? Так сколько будет?» И зал громко произнес: «Восемь!». «А какое действие надо делать первым?» — вновь спросил директор. И зал громко захохотал. «Так сколько же?», — не унимался наш любимый директор. И многоголосый зал прогремел в ответ: «Шесть!».

Учиться было не очень трудно, но напрягаться не хотелось. Лишь бы вытянуть на стипендию, то есть на четверки и не получить за четверть тройку. Особенно мы все ненавидели предмет «Сопромат» (Сопротивление материалов). Фамилию преподавателя сейчас не вспомню, но за глаза звали мы его «штурмбаннфюрер СС». Выучив урок, я тянул руку, чтобы ответить. Он разрешал, я отвечал на «отлично» и к следующему уроку, естественно, не готовился, в надежде, что меня не вызовут, ведь в группе было все‑таки более тридцати человек. На следующем уроке на его вопрос: «Кто желает отвечать?», — я уже не тянул руку и прятался за спины товарищей. «Штурмбаннфюрер СС» вставал, проходил между рядами, внимательно оглядывая нас своими, как казалось, беспредельно жестокими глазами. Потом, внезапно указывая пальцем на меня, говорил: «Отвечать будет Киеня». И ставил за не выученную тему в журнал жирный кол. Желая быстрее исправить единицу на несколько пятерок, так как только в этом случае за семестр можно было бы получить итоговую «четверку» и получить стипендию, я вечерами готовился к сопромату. Тянул упорно руку вверх, заглядывал в глаза преподавателю, но он упорно моей руки не замечал. И только в конце семестра вызывал к доске, и я с трудом за несколько отличных ответов добился итоговой оценки «четыре». Сопромат в итоге я знал лучше остальных предметов, хотя ненавижу его до сих пор.