Дважды – не умирать

Джамал был хорошим хозяином. И в доме, и во дворе у него всегда был порядок. Скотина и лошади – сытые, ухоженные. Даже пленные у него были нормально одеты, обуты и без вшей. А как иначе? Зачем у себя во дворе заразу разводить?

Бани, правда, для пленных никто специально не строил, но мыться и стираться, можно было прямо в сарае. Благо пол был земляной, и вода сама по себе легко уходила по специальному желобу, прорытому вдоль стены. Мылись так… Грели на улице, на открытом огне, на подставке, сложенной из кирпичей бак с водой, потом заносили его в сарай, черпали из него в таз. Тут же стояла емкость с холодной водой, из которой доливали, чтобы уменьшить расход горячей. Обходились, конечно, без мочалок, но мыло имелось… Одежду стирали по очереди, так как подменки на всех не хватало. Сушили на улице.

Сегодня как раз был такой «банный день». Работу закончили пораньше, не так сильно устали, поэтому не отключились сразу, как это обычно бывает, а просто лежали на нарах и негромко разговаривали в темноте.

– А ты, правда, что ли с Казбеком дрался? – спросил с другого конца просторных нар Стас.

– Правда, – подтвердил Урманов.

– Ну, ты даешь… – непонятно, одобряя или осуждая его поступок, произнес Федор.

– Я бы не стал, – честно признался Паша.

Помолчали.

– А вдруг он расскажет кому? Или уже рассказал? – беспокойно предположил Стас.

– Не расскажет, – ответил Урманов.

– Ты уверен?

– Я в людях разбираюсь.

– Смотри, – предостерег Федор. – А то башку враз снесут… Да и нам всем не поздоровится.

Вновь наступила тишина. Слышно стало, как барабанит по крыше нудный осенний дождь.

– Пожрать бы сейчас чего-нибудь, – мечтательно произнес Паша. – Тебе бы чего сейчас хотелось, а, Санек?

– Всего, – поворачиваясь на спину, произнес Урманов.

– А я бы домашних пельменей со сметанкой поел. Как представлю себе… Вот полная миска густой холодной сметаны, со сливочными комочками, хоть сейчас масло с нее взбивай… Берешь на вилку пельмень – пышный, душистый, горячий. С мясной начинкой внутри – и туда его, в сметану. Обмакнул и…

– Слушай, хорош тебе, про еду! – оборвал его Стас, нервно сглатывая голодную слюну. – Смени тему.

– Действительно, нашел, о чем говорить, – согласился с ним Федор. – На ночь глядя… Объясните мне лучше такой парадокс. Вот все говорят: надо быть добрым, отзывчивым, благородным. Никого не обижать, любить людей – и будет тебе счастье… Но ведь в жизни все по-другому. Лучшие места занимают, как правило, те, кто действует в прямо противоположном направлении. Именно они – нахрапистые, жесткие, злые – устраиваются лучше всех. У них власть, деньги, слава. Их любят женщины и боятся враги. Им принадлежит этот мир… Так может так и надо действовать? Хитрить, лгать, топтать слабых и никого не жалеть. Забыть то, чему учили тебя в детстве и жить, как они…

– Никакого парадокса тут нет, – сказал Урманов. – Просто одни устраиваются в этой жизни основательно и надолго, а другие – готовятся к жизни вечной. Для одних земная жизнь – самоцель, ибо о другой и не помышляют, а для других – только этап на пути. Понимаете?.. И каждый выбирает сам, как потратить отпущенное ему на земле время. Использовать ли его для того, чтобы насладиться мимолетными радостями или посвятить тяжкому труду – совершенствованию своей души.

– Ого! – отозвался Стас. – Как он заговорил…

– Я действительно считаю, что это так, – продолжил Урманов. – Ведь все, что человек имеет на земле – не подконтрольно ему, а следовательно, и не принадлежит ему. Богатство, здоровье, слава… В любой момент все это может обратиться в прах. Так стоит ли тратить время на пустяки? И следовать законам тех, кто попирает основы. У каждого – свой выбор. И каждый должен сам решать – стать таким, как они или угодить Богу.

– Ты, прямо, как проповедник, – заметил Федор. – Откуда набрался?

– Ниоткуда… Просто иногда задумываешься о жизни… Кстати, спросить хотел – кто-нибудь знает молитвы?

– Я знаю, – ответил Стас. – Только одну… Отче наш называется.

– Большая она?

– Не очень.

– Прочти.

– Сейчас, вспомню…

Стас задумался, потом в тишине раздалось его сбивчивое монотонное бормотание. Пока он читал, все внимательно слушали и молчали.

– А давай так, – предложил Урманов, когда он закончил. – Ты будешь читать по отдельным предложениям, а я за тобой повторять.

– Зачем?

– Запомнить хочу.

– Ладно, – согласился Стас. – Отче наш, сущий на небесах…

– Отче наш, сущий на небесах… – слово в слово повторил за ним Урманов.

– Да святиться имя Твое, да придет царствие Твое…

– Да святиться имя Твое, да придет царствие Твое… – монотонно вторил ему Урманов, запоминая каждое слово.

– Да будет воля Твоя.

– Да будет воля Твоя…

Как-то по-особому значимо и таинственно звучали эти слова в холодном дощатом сарае, в полной темноте, под звуки осеннего дождя. И остальные пленники внимали им с трепетом и надеждой.

Не один раз прочитал Стас молитву, пока Урманов запомнил ее. И когда все уснули, он снова и снова повторял ее про себя, и, пожалуй, впервые за все время в плену на его изможденном лице отражалась настоящая радость. Правда, никто не видел этого в темноте.