Дважды – не умирать

Вечером пленных ожидал сюрприз. Когда Урманов извлек из-под нар сверток с едой, Федор, Стас и Паша просто обомлели. Это было невероятно… Они давно отвыкли от нормальной человеческой пищи.

Урманов поделил все это на четверых. Про то, что Бана его еще и днем покормила, он, естественно, не сказал.

Быстро расправившись с едой, пленники улеглись на нары.

– Эх, – мечтательно вздохнул Федор, – покурить бы сейчас.

– Да, – поддержал его Стас. – Покурить я бы тоже не отказался.

Урманов и Павел помолчали. Они были некурящими.

– А знаете, что я еще скажу, – заговорщицки произнес в темноте Урманов.

– Что? – оживились все разом.

– Обменяют нас скоро… Вот.

– Правда? – Федор даже привстал на нарах. – Откуда узнал?

– Бана сказала.

– Нет, ну просто праздник сегодня какой-то, – восторженным полушепотом воскликнул Пашка. – Даже не верится.

– Откуда она узнала? – недоверчиво отозвался с краю Стас.

– Ей Геха сказал.

– А что?.. Очень может быть, – тихо обронил Федор.

Пленниками овладело радостное пьянящее чувство. Желанная, призрачная свобода замаячила вдали. Появилась надежда, что все это скоро закончиться. Весь этот кошмар… Тяжелая изматывающая работа, голод, холод, побои, унижения – все это исчезнет, останется позади, забудется, как страшный сон. И наступит, наконец, обычная мирная жизнь, где рядом будут родные, близкие люди; и чай-кофе по утрам; и долгие вечера перед телевизором на уютном диване в домашних тапочках; и до отвала всякой еды; и еще много-много всего того, что в повседневной суете люди просто не замечают.

«Как мало человеку надо для счастья, – подумал Урманов. – И как много надо пережить, чтобы это понять».

Они еще долго не могли уснуть, лежали в темноте, тихо, полушепотом, говорили обо всем, вспоминали, пытались даже мечтать о будущем.

Урманов узнал, как его товарищи по несчастью попали в плен.

Стас и Федор не воевали вообще. Они были обычными строителями. Приехали подзаработать, деньги обещали хорошие. Когда в их районе начались боевые действия, им настоятельно посоветовали уезжать. Но объект оставался еще недостроен. Большая часть людей из их бригады плюнули на деньги и уехали, а они остались. Сейчас, конечно, жалеют… Ночью в дом, где они спали, вошли боевики, подняли с кроватей, избили, завязали глаза и увезли. Полгода провели в рабстве у одного хозяина, потом, видно, перепродали – привезли сюда. Федор еще от первого хозяина пытался сбежать, но не удалось. Поймали, избили до полусмерти… В общей сложности в плену они провели уже почти два года.

А Пашку захватили в бою, после расстрела колонны.

– Мы выехали рано утром: два бензовоза, два БТРа, грузовик, УАЗик и человек двадцать бойцов, включая трех офицеров, – негромко рассказывал он бесцветным, глухим голосом. – Все было как обычно, никаких предчувствий, или еще чего. Я сидел в открытом грузовике, со мной еще несколько человек было. В одном месте сквозь «зеленку» надо было проехать. Кусты и деревья прямо у самой дороги стояли. Место для засады, конечно, идеальное… Мне повезло, что я в этот момент на полу оказался. Сидел, ключ от каптерки на пальце вертел; тут тряхнуло, ключ с пальца сорвался – и под ящик. Я полез его доставать… Я в «броннике», конечно, был, но без каски. Снял ее – жарко… Шарюсь под ящиком, ключ пытаюсь достать и вдруг сверху на лицо – брызги какие-то. Как из распылителя: «Пс-с-с-с-с-с! Пс-с-с-с-с-с!» Глянул, а у соседа из головы кровь фонтаном… Тут грохот со всех сторон страшный начался. От бортов только щепки полетели. И все, кто сидел – на пол мешками повалились. На меня сразу двое сверху упали, к полу придавили. Не живые уже… Дальше все как-то отрывочно помню, кусками. Как из кузова выбирался, палил из автомата, сам не знаю куда. Взрывы, стрельба, крики. Потом все стихло… Они засаду грамотно сделали – с двух сторон. Это ведь не так просто. Нужно таким образом людей расставить, чтобы друг друга не постреляли. Это только опытным диверсантам под силу. При таком двустороннем огне шансов на спасение практически нет. Нигде не укроешься… Скоротечным был тот бой. Большинство в первые же секунды погибли. Остальных потом по обочинам добили. Я не помню, как расстрелял все патроны. Бросил автомат, решил убитым притвориться. Тем более, что весь в крови, с ног до головы был чужой кровью измазан… Слышу, идут, ветками хрустят. Громко переговариваются, постреливают изредка – раненых добивают. К дороге вышли, «Аллах акбар!» закричали. А я лежу, не шевелюсь… Подошли ко мне двое, один начал по карманам шарить. И, видимо, понял… Ка-а-а-ак даст мне прикладом в живот. Ну, кто же такое выдержит? У меня граната с собой была «Ф-1». Но не смог я себя вместе с ними подорвать. Духу не хватило… Ведь так вот взять и своими руками жизнь оборвать – это не каждому под силу. Я не смог…

Урманов подумал, что и у него в том последнем бою тоже с собой была граната. На тот, самый последний случай. Но он после контузии не нашел ее. Видимо, забрали боевики, пока без сознания лежал… А если бы нашел? То смог бы?.. На этот непростой вопрос трудно было ответить.

– Тебе хорошо, – сказал Пашка, вздыхая. – Ты детдомовский, у тебя никого нет… А у меня мама, отец, сестра… Как они узнают, что я погиб, как переживут? Нет, нет… Я обязательно должен вернуться.

Урманов промолчал. Действительно, он сказал всем, что сирота, что воспитывался в детдоме. И никого из близких на этом свете у него нет… Он сделал это осознанно, потому что слышал, как боевики вымогают у родственников деньги, как шантажируют, угрожают, запугивают. Урманов даже в мыслях допустить не мог, что назовет им свой домашний адрес. Дом для него – это было что-то святое, чего нельзя было осквернить, отдать на поругание чужим злобным людям. Пусть с ним делают, что хотят, но зато близкие будут в безопасности – так решил он с самого первого дня плена и до сих пор надежно хранил эту тайну.