Две души Арчи Кремера (СИ)

– Я тебе тюкну! – зашипел Лутич. Кстати, облаченный в пижаму. Правда, пижамная куртка была застегнута очень своеобразно. То ли Лутич ее застегивал в состоянии эйфории и блаженства и все еще не восстановил способностей к критическому восприятию действительности, то ли этим занимались «пикантные обстоятельства», после непосредственно пикантных обстоятельств.

– А что такого? – вытаращил глаза Захария. – Мы отвозим его в госпиталь, там его накачивают успокоительными, Надя Шеффлер вас того, – он подмигнул, – у нее опыт уже все равно есть, и после такого события необходимость в его лачуге отпадет сама собой.

Лутич задумался. Захария обнадежился: ему хотелось побывать еще на одной свадьбе, продегустировать ее со стороны, так сказать, а все не получалось.

Но увы: Лутич тяжело вздохнул.

– Не получится, – уныло сообщил он и покосился за спину. – Не тот матерьял. Потом не простит, – тихо признался он.

Захария почти не сомневался в таком ответе; печально вздохнув и рефлекторно поприкидывав, кого еще можно поженить, но отмахнувшись от таких дурацких мыслей, он вернулся к той причине, которая и привела его в гнездышко-люкс для этих двоих. Чокнутых. Ведь надо же: холостяцкая квартирка Лутича была крохотной, стерильно чистой, скудно обставленной, угрюмой, как и хозяин, из украшений – только парадный мундир этого бравого вояки. А это их любовное гнездышко – ну ладно, стерильно чистым оно оставалось, Лутич иного просто не мог допустить, но и землеройский дух чувствовался. Квартира была похожа на оранжерею. И Захария задумался: а не концептуализировать ли и ему свою – всякими там баобабчиками или вон теми цветущими хреновинками?

Он решительно подошел к Ною Де Велде, который делал что-то алхимическое, не меньше. Он смешивал, изучал и снова смешивал какую-то вонючую фигню, встряхивал, но не взбалтывал, нюхал и снова изучал, куда-то капал, а затем поливал свои цветочки. Захария мужественно встал рядом с ним.

– Здорово. Просто офигенно здорово, – торжественно заявил он.

Ной Де Велде – пресловутые «обстоятельства» – выпрямился. Заалел, как маков цвет, засмущался, склонил голову к плечу и стыдливо сжал колбу в руке.

– Спасибо, – застенчиво ответил он. – Тебе правда нравится?

– Разумеется! – категорично заявил Захария.

Ной Де Велде осмотрел результаты своих трудов, удовлетворенно улыбнулся – и начал рассказывать бедолаге Захарии, что эта квартира просто замечательная, но ей категорически не хватало чего-то такого, наверное, живой ауры, и вот он, Ной, взял на себя смелость изменить это. И дальше в том же духе. Про удобрения, которыми он озаботился. Про освещение – вне родных пузырей с прозрачными куполами и дополнительными лампами бедняжкам приходилось плохо, нужно было подсоблять. Про забавные рефлексы растений – некоторые не очень хорошо чувствовали себя в компании других, поэтому приходилось отслеживать, что как к чему относится, и передвигать. Что вообще и на поверку это замечательный эксперимент, потому что эти помещения, конечно, замечательные, но расположены таким забавным образом, что растения полностью и абсолютно лишены солнечного света, и интересно, как будет меняться микроатмосфера и микроклимат, и шире – как это будет сказываться на людях, в этих помещениях обитающих.

У Захарии остекленели глаза. Он не дышал. Из того, что ему сообщал Ной Де Велде, он понимал то, что и должен понимать уважающий себя кибергений в землеройской чухне – ничего. А как избавиться от этой пытки, он не знал.

Хвала доблестным властям Марс-сити! Они, очевидно, уже восстановили способность критически оценивать действительность, перезастегнули пижамную куртку, подошли к Ною Де Велде и положили руки ему на плечи. Бережно укусив за ухо, проговорили:

– А почему бы нам сначала не угостить нашего гостя твоим замечательным рагу и тем чудесным чаем? А потом ты продолжишь.

Захария уставился на Лутича в благоговении: хитрожопый политик, как выясняется, хитрожоп во всем. А Ной-то Де Велде уставился на него влюбленными глазами и заулыбался. А очочки на нем, оказывается, новые. И причесан он и даже подстрижен. И маечка такая – элегантная. У хитрожопого политика, оказывается, еще и вкус дофига метросексуальный. Интересно только: Де Велде как воспринимает изменения, которыми его облагораживает Лутич? А ведь судя по всему, не против совершенно.

Захарии как почетному гостю было отведено место на кресле. И перед ним на стол поставлена огромная тарелка с очень аппетитной мешаниной и не менее огромный горшок, который, очевидно, выполнял роль кружки. Ну ладно. И тарелку, и горшок Захария наблюдал пару месяцев назад в лавке Эсперансы. Этническое, мать его, искусство. Эти двое уселись напротив, на диване; и если Захария думал, что знает все о сюсюканье, то ему пришлось спешно менять свое мнение: то Лутич – «уси-пуси, Нойчик, может, еще кусочек?», то Де Велде – «уси-пуси, Златанчик, может, сахарочку в чаёк?». Иными словами, у них все было просто замечательно, а у Захарии со скоростью света развивался сахарный диабет.