Он молчал. И Лутич молчал. Небо было совсем черным, в нем не было синевы, которая привычно воспевалась терранскими поэтами; оно было утыкано звездами, яркими, выпуклыми, четкими настолько, что казалось: руку протянешь – достанешь, главное о грани не порезаться. Они, драгоценные звезды эти, складывались в иные конструкты; Лутич вспомнил занимательную книжицу, которую случайно обнаружил в сети, один из первых астрономов отследил звезды, знакомые с Земли, выяснил, в какие созвездия они будут входить, если смотреть на них с Марса, и попытался, насколько ему хватало фантазии, предложить имена для них. Забавное занятие, как раз для чокнутых, которых здесь, на Марсе, что-то около семидесяти процентов. И остальные, для которых это возможность хорошо заработать и прославиться, не более. Отбыли положенный по контракту срок, дождались «Адмирала Коэна» и усвистали обратно на Землю тратить заработанные за марсианское время койны. Суммы выходили очень приличные, плюс к этому репутация человека, прошедшего школу жизни на Марсе – вроде как она стоит куда больше, чем то же, но на Земле. И вроде как выходило, что такие ништяки стоили непоправимых изменений в здоровье, вроде похеренных суставов, сосудов, костей, вроде предположительно повышенного риска развития аутоимунных заболеваний, вроде неприятных изменений в микробиотике всех тканей.
– Они умеют говорить так, чтобы не сказать ничего, – неожиданно сказал Арчи.
– Верно, – почти сразу подхватил Лутич. – Как будто оттого, что пациент понимает, что за фигня с ним творится, он проживет меньше или откажется от лечения.
Он помолчал. Затем решился:
– Скажи, малыш, а как ты-то оказался в этой коробке?
Арчи уставился на него. Задумался.
Лутич встревожился.
– Арчи, послушай, если тебе неприятно об этом говорить, без проблем. Я просто считал. Это, конечно, мой опыт, но я вполне среднестатистичен, и из моего опыта реабилитации тебе должно быть не больше пятнадцати, когда с тобой это сделали. Как? Как, черт побери! – рыкнул он.
Арчи слабо улыбнулся.
– Я был очень болен. Очень болен. С самого рождения. Мне было меньше пятнадцати, это точно. По сути, реабилитация была признана удачной не так давно, – задумчиво говорил он. – Я могу не сообщать подробности?
– Ублюдки, – зашипел Лутич и встал. – Генштаб, да? Эксперимент, да?
– Генштаб. Эксперимент. – Согласился Арчи. – Некоторые технологии применяются на практике. Очень успешно. Спасают жизни. Так что эксперимент имел смысл.
Лутич сел перед ним на корточки, потрепал по плечу, вцепился в него. Арт недоуменно молчал – забавно было: искин, молчащий, а в его молчании звучит эмоция. Жест Лутича можно было расценить как угрозу, тем более на высоте четырехсот с лишком метров; и как раз угрозой он не был, а чем-то другим. Арчи забавлялся недоумением Арта – и понимал, что говорил ему Лутич.
Встав снова, пройдясь на пару метров, замерев, запрокинув голову, Лутич судорожно вдыхал-выдыхал.
– У меня замечательное тело, – тихо сказал Арчи. – Замечательный искин. Я уже живу как минимум на восемь лет дольше максимального срока жизни. И я могу куда больше, я способен на невероятное. Это все-таки стоит той дряни, комендант. Вы так не считаете?
Лутич повернулся к нему.
– Сюда я забраться бы точно не смог. Вообще, меня бы ни в коем случае не допустили бы до интрагалактического полета, иначе я превратился бы в несколько литров однородного желе, – усмехаясь, рассуждал Арчи. – Нет, на самом деле, все хорошо.
Он встал.
– Но я очень благодарен вам. – Улыбка Арчи стала натянутой. – За понимание. Вы все-таки правы, две половины могут остаться двумя половинами, а могут стать чем-то куда большим, чем просто сумма двух частей. Правда?
– Златан, – буркнул он. – И это, давай уж на ты. После таких разговоров либо смертным боем биться, либо брататься.
– Это честь для меня, – просто ответил Арчи.
– Это для меня честь, – выдавил Лутич. Моргнул, отвернулся – вправо. Чтобы нечеловеческий глаз этого щенка не разглядел позорно поблескивавшего правого, «родного», способного плакать глаза.
И был еще разговор – в более формальной обстановке: в его кабинете. Арчи сидел в кресле, Лутич проверял, достаточно ли увлажнена почва у цветов – количеством что-то около двадцати. Было время, печально вздыхал он, когда у него было ровно ни одного растения. Было время, когда он считал, что ему очень хорошо, просто замечательно одному.
Арчи удивился, когда Лутич попросил его присоединиться к следственной группе в качестве медиатора. Лутич бодро кивнул.
– Именно ты. У тебя феноменальная выдержка, честно скажу, нечеловеческая. С этим-то спорить не будешь, – подмигнул он. – У тебя очень острый ум и соображалка что надо, и на тебе где сядешь, там и слезешь. Ты же понимаешь, малыш, что я посылаю тебя в пасть к акулам. Они, конечно, будут сытыми поначалу, но это не помешает им захотеть развлечься за счет бесплатной жертвы. Ты же понимаешь, что сюда не пошлют абы кого. Так что и развлекаться они будут соответственно.
Он переплел пальцы, задумчиво изучил ногти.
Арчи молчал.