Правда, к чему его эта школа не подготовила, так это к Арчи Кремеру, сидевшему напротив, снисходительно улыбавшемуся и – молчавшему. Легкомысленные историйки из семейной хронологии о том же дяде Альдо Арчи не веселили совсем – он только поднимал брови и дергал уголком рта. Анекдоты о других людях, которых Арчи, возможно знал, развлекали его чуть больше, но это была совсем мимолетная реакция, и Арчи снова возвращался к каменному спокойствию. Максимилиан У. Кронинген даже завидовал такой выдержке – кажется, он сам, гордившийся, и вполне заслуженно, своей, ничего не мог противопоставить Арчи. Тот был непоколебим. Кронинген, наверное, никогда бы не хотел проводить допрос с ним – ни с Арчи в качестве свидетеля, ни подозреваемого, ни обвиняемого: это было бы катастрофой, наверное. Любые тактики допрашивающих разбились бы вдрызг об это каменное спокойствие. Тут кого хочешь затрясет, и даже Кронингена.
Но он не отступал. Не только потому, что его задело безразличие Арчи, но и по другим причинам. По порядку: парень был безусловно привлекателен, даже если сделать скидку на буйную фантазию скульпторов тела и неограниченный бюджет генштаба, который наверняка находился в их распоряжении, они не могли не взять за основу лицо и тело – прошлое – этого Кремера. Иными словами, можно с полным основанием заявлять, что, то, что Кронинген видит перед собой, – это Арчи Кремер. А вообще технологи постарались: Кронинген в жизни бы не догадался, что за штука этот Кремер, если бы тот не лопухнулся так со своей неприязнью. Максимилиан У. Кронинген не мог ее объяснить, а когда он чего-то не мог объяснить, он рыл до тех пор, пока не находил объяснение, которым согласен был удовлетвориться. Так что он знал, что перед ним сидит, по большому счету, кукла–футляр для человеческого мозга, но видел человека, говорил с человеком, был заинтересован – человеком.
Далее: Кронингена привлекало и безразличие Арчи. После пары случаев в первые пару недель, когда неприязнь Арчи была отчетливо ощутима, он вернулся, как подозревал Кронинген, к своему обычному бесстрастному «я». Которое было очень сложным – это было очевидно не только Кронингену, но и остальным. Арчи оказывался превосходным медиатором, реагирующим на неприязнь членов следственной группы неизменно ровно, вежливо, благожелательно – и каждый раз по-разному. Он мог сделать неожиданный комплимент Ларисе Важич и даже изобразить несколько пристрастный интерес – пофлиртовать, иным словом. Старая кляча молодела лет на тридцать после такой наглости; он и с Обаде мог обменяться двусмысленными шутками, после которых Обаде самодовольно ухмылялся, как будто обожравшись вкуснейшего десерта. Мог жестко возразить Фергюссону – почти на грани агрессивности: этот рубака с безграничным почтением относился именно к такому стилю поведения. И он мог быть разным – дружелюбным, заинтересованным, даже недовольным – и обжигающе холодным с Кронингеном. Тому было очевидно, что Арчи не чурался его общества, но если была возможность, избегал его. Это раздражало. Задевало, чего уж. И хотя некоторые вещи вполне можно было сообщить любому члену группы, и это по большому счету ни на что не влияло, Кронинген все равно злился, потому что в ряде случаев это было именно что проявление открытого, осознанного и не в последнюю очередь демонстративного намерения Кремера иметь с ним как можно меньше дел. И из-за чего – из-за старого бахвала Альдо Кронингена.
И еще одна причина, идиотская, не без этого. Максимилиан У. Кронинген был заинтересован, и чем дальше, тем сильнее, насколько хорошо тело Арчи Кремера. Иными словами, насколько щедры были конструкторы и обеспечили ли его какой-никакой заменой половым органам. Если да, то насколько они хороши и как ловко Арчи Кремер ими пользуется. Очевидно ведь было, что фигня о пестиках-тычинках для него была не внове. Кронинген затруднялся определить, правда, как у него обстоит с этим сейчас, но кое-какие обмолвки, даже флирт с Обаде – проклятым эфиопом, сладострастным похотливцем – подтверждал, что дилетантом этот Кремер не был.
Вопросы о «Триплоцефале», о происшествии на Олимпе, об экспериментах с куполами были Арчи куда более интересны; он, по крайней мере, отвечал на них достаточно обстоятельно. Тем более много где он принимал участие, происшествие с «Триплоцефалом» наблюдал практически вживую, участвовал и в спасательной операции и в первичных ремонтных работах. И еще приятельствовал с Захарией Смоляниным, который на Марсе был этаким своеобразным кибер-олигархом – он запустил свои пальцы во все проекты, которые требовали сложных расчетов, и в «Триплоцефале» у него был свой козырный интерес, и Кремер, насколько знал Кронинген, поставлял ему очень важную информацию. Так что Кремер знал куда больше о ситуации, чем рядовой ее участник. А самое важное – он рассказывал. Их рандеву в кои-то веки походило на полноценный диалог.
– Я, пожалуй, налью себе вина. Вы не возражаете? Хотите? – спросил Кронинген и встал. Арчи задумчиво посмотрел на чашку.
– Спасибо, – ответил он. – Не откажусь.