Две души Арчи Кремера (СИ)

Арчи смотрел на высотный дом, в котором жил Кронинген, – высокий, безликий, добротный, наверняка куда более комфортный внутри, чем можно было судить по внешнему виду. Он пытался выбросить из головы всякие метафоры, увязывавшие хозяина и жилище, что получалось с переменным успехом. Непроизвольно повернулся на звук: Кронинген вылез из машины и зло хлопнул дверью. Его выдержка трещала по швам, кажется. Арчи нерешительно выбрался из машины и замер. И дурацкое ощущение: ему снова было восемь лет, и его снова катили в инвалидном кресле по коридорам центра, не удосуживаясь объяснить, куда и для чего.

Кронинген стоял к нему спиной, запрокинув голову и сцепив руки за спиной. Он размеренно дышал, кажется, успокаивался, по крайней мере, Арчи рассчитывал на это. Кажется, и Арт давал о себе знать: нервничал, если можно так определить это ощущение, настаивал на том, что Кронингена следует считать источником прямой опасности.

Он ведь не был вооружен, чего бояться. Так что Арчи послушно шел за ним следом. В лифте замер у дверей; Кронинген подошел к противоположной стене, вцепился в поручень.

Неожиданно развернувшись, он спросил:

– Ты ведь не возражаешь, что мы едем ко мне и ты проведешь у меня не менее суток? Я опасаюсь, что не уточнил это обстоятельство.

Арчи покачал головой.

– Осмелюсь расценить это как громогласное выражение восторга, – криво усмехнулся Кронинген.

Арчи кивнул.

– А этот жест – как радостное и энергичное волеизъявление.

Арчи слабо улыбнулся. Кронинген сжимал челюсти, сверлил его взглядом, словно приценивался, с чего начинать разделку трупа. Правда, не в лифте – камеры наблюдения, неловко перед ними. К счастью, лифт остановился; Арчи слушал, как двери раздвигаются.

– Выходи, – коротко приказал Кронинген.

Арчи сделал несколько шагов назад; он прошел мимо и направился к двери.

Входя в квартиру, Арчи пытался не думать о том, что из него, возможно, душу вытрясут – неизвестно, насколько основательно самоустранился Арт и не расценит ли эти мысли как сигнал к действию: вызвать помощь для него не проблема. А Арчи не ощущал опасности – вообще никакой. Несмотря на то, что Максимилиан Улисс, бесстрастный Кронинген закрыл с грохотом и эту дверь. Несмотря на то, что он рывком развернул Арчи и прижал к двери. Дернул за волосы, так, что Арчи стукнулся головой о дверь.

– Какого хрена ты не отвечал? – зашипел Кронинген прямо ему в лицо. Искин угрюмо бурчал где-то внутри, что это нехорошо, так себя не ведут, что действия этого типа соответствуют аффективно-агрессивной модели поведения, способной причинить значительный вред хозяину, а Арчи думал: что бы ты понимал, жестянка. На что Арт обижался еще больше. Даже, наверное, не Арт – та часть Арчи, которая вроде как отвечала за поведение в критических ситуациях, когда выбор между «бей» и «беги» уже сделан, где-то в новой коре, то ли нейроны, то ли электроды. Арчи положил Кронингену руку поверх его руки, прижал к себе, закрыл глаза, потерся щекой. Кронинген сдерживался: заставлял себя сначала дорасставлять все точки над « i», а потом переходить к новому этапу. Требовал ответа; Арчи не слушал его слова, а нечто другое – быстро бившееся тело, судорожное дыхание, нотки отчаяния в голосе, запах, к которому примешивалось возбуждение, который окутывал Арчи, подстегивал его, возбуждал в ответ.

Пальцы Максимилиана Улисса Кронингена обхватили и сжимали Арчи – он чувствовал это, но воспринимал по-новому. Оценивал силу, с которой они сжимали корпус, но толковал не в единицах силы, а совсем иначе. Максимилиан – Улисс был зол – агрессивен – решителен – немного растерян. Он наверняка знал и получил триста подтверждений, что простыми человеческими усилиями невозможно причинить Арчи сколько-нибудь значимый ущерб, и при этом обращался по-особенному – бережно, наверное. Неверяще. И Арчи – боялся сделать что-то, что спугнет это странное настроение Максимилиана – Улисса, в котором он тонул.

И что-то словно кликнуло в нем: через секунду он жадно целовал Арчи. С агрессивностью, которой в нем в обычном настроении под микроскопом не разглядеть. Внезапно оторвался и хрипло спросил:

– Ты же чувствуешь… чувствуешь?

Арчи молчал, прислушивался к себе. В ушах шумело, глаза открывать не хотелось. Ноги подкашивались. Руки подрагивали – Арчи не мог решиться: обнять его, просто положить руку на плечо, что-то еще, и эта неуверенность отражалась в неопределенных движениях пальцев. Улисс прижался щекой к нему, потерся, перевел дыхание и повторил:

– Чувствуешь?