Две души Арчи Кремера (СИ)

Щетину, например. Влажную, горячую кожу. Частый пульс. Жаркое дыхание. Свое желание сбежать и спрятаться. Арчи кивнул. Кронинген – тоже и обеими руками обхватил его шею. Его пальцы заскользили под воротником рубашки, начали расстегивать застежку. Он покрывал быстрыми поцелуями лицо Арчи, что-то еще спрашивал. Требовал ответа на странные, невозможные вопросы: а сейчас? А так? Тебе нравится? Арчи не знал. Подставлял лицо под его губы, искал их своими губами, вытягивал рубашку из брюк, прижимал его к себе, гладил ягодицы, обхватывал рукой его член, гладил и легонько сжимал. Открыл глаза, только когда Улисс задрожал мелкой дрожью, подался всем телом вперед, задышал и обмяк. Арчи вспоминал его запах на Марсе и праздно думал: похожи ли они. Влияет ли атмосфера на него, или это все-таки игры психики. Разные обстоятельства – разное восприятие запахов. Разное ощущение от пальцев, легко касавшихся кожи, языка, пробегавшего по губам. И совершенно неожиданно – взгляд Кронингена прямо Арчи в душу. Отчего-то вспомнилось о глазах–зеркале души: что в его глазах может видеть Улисс? И еще одна мысль, вдогонку: а Арчи в его глазах видит себя.

Ему стало страшно. На встревоженное «В чем дело?» Арчи мелко потряс головой и попытался вырваться из его объятий.

– Арчи? – процедил Кронинген, ухватив его за предплечье. – В чем дело?

Арчи чувствовал себя голым. Унизительно, отвратительно голым. На мгновение представил, что они, полностью раздетые, кувыркаются в постели, Максимилиан У. Кронинген, человек, и он – Артур Кремер, создание без роду без племени, андроид. Его потная кожа против искусственной кожи Арчи, которая на это неспособна. Его тяжелое дыхание – и редкие глотки воздуха, которые время от времени совершал Арчи. Его слюна, сперма – и ничего.

– Арчи… – прошептал Улисс, обхватив его поперек груди и прижав к себе. – Милый…

Он взял лицо Арчи за подбородок и повернул к себе.

– Ты слишком любишь жалеть себя, – сказал он. – Прятаться в своем футляре. Как улитка. – Он неожиданно улыбнулся. – А ты знаешь, что улитки вырастают из своих домиков?

Арчи знал. Конечно знал; правда, ему было мало дела до чего угодно и кого угодно, а до Максимилиана – Улисса – Кронингена – еще какое.

– Знаешь, – произнес тот. – Я, кажется, проголодался. Ты не хочешь приготовить что-нибудь, пока я приму душ?

Арчи кивнул. Улисс, очевидно, собирался с силами, чтобы отстраниться от него. После двух секунд удовлетворенного молчания, после дюжины ленивых поглаживаний, после двух сытых поцелуев он все-таки сделал это. Отстранился – и неожиданно спросил:

– Я не спрашивал тебя. Но все-таки это необходимо уточнить. – Он откашлялся. – Как ты питаешься?

Арчи пожал плечами.

– Обычно. Ты видел. Мне просто нужно значительно меньше, и энергия для тела, которую можно получить самыми разными способами.

И ему снова стало неловко.

Улисс заметил это. Потянулся, положил руку ему на щеку, поцеловал.

– Иными словами, я могу надеяться, что мы устроим небольшое пиршество. Я бы не хотел чревоугодничать в одиночестве.

Арчи заставил себя улыбнуться.

Улисс наконец скрылся в душе. Арчи отговаривал себя не сбегать: это было бы куда проще, чем учиться открываться другому человеку. Не так даже, как Златану Лутичу, в разговоре с которым Арчи мог позволить себе откровения. И не как с Пифием Манелиа – они вдвоем изучали интроспективные наблюдения Арчи с одинаковым отчужденным интересом. Иначе: ему предстояло показать Улиссу свои самые уязвимые места, которых, если подумать, у Арчи было с избытком.

Максимилиан Улисс Кронинген не спешил выходить из душа. Арчи стоял у окна, смотрел на небо – искал на нем Марс, придурок – и вслушивался: шумит вода, перестала, шаги, фен, снова шаги. Из ванной – в спальню, очевидно.

Арчи не шевелился: он мог стоять на одном месте бесконечно долго и не уставать; он даже не скучал при этом – спасибо виртуальным экранам. Но сейчас – не хотел, а просто смотрел на небо. Улисс подошел к нему, остановился рядом и сказал:

– Признаться, я думал, что ты снова сбежал. Тебя совсем не слышно.

– Я хотел, – честно признался Арчи.

Улисс вздохнул и прижался щекой к его затылку.

– Я подозревал. Я бесконечно счастлив, что ты решил остаться.

Это было немного некорректно, а верным было иное определение: Арчи решил не сбегать. Или он побоялся сбегать. Или струсил, представляя, что ему нужно выходить на улицу: после таких переживаний, после интимных ласк, после жадных взглядов – и на холодный воздух. Или что-то еще. Наверное, ему еще долго придется сражаться с собой, чтобы Максимилиан У. Кронинген оказался прав; но говорить ему об этом Арчи не собирался – сам догадается.