Две души Арчи Кремера (СИ)

Это значило бои на его территории. Почти гарантированная победа, не иначе. Глупо было бы соглашаться.

После неприлично долгой паузы Кронинген процедил:

– Ар-р-рчи?

Тот кивнул в ответ.

– Хорошо. Вполне здравая мысль.

Кронинген коснулся рукой его предплечья – как током ударил. Мимолетно погладил, отвел взгляд, тихо выдохнул: «Идем». Прошел мимо Арчи. Оставил его стоять с пульсирующей в висках кровью. Если подумать – неплохая замена лихорадочному сердцебиению.

В автомобиле Арчи сказал:

– Ты, наверное, последний человек, которого я ожидал увидеть. Особенно учитывая, что я снял квартиру всего пару дней назад.

Кронинген раздраженно дернул уголком рта.

– Ты забываешь, где я служу. И не поверишь, сколько интересного можно узнать о человеке, который не стремится скрываться, – холодно ответил он, глядя по сторонам. – Я узнал о тебе немало любопытного. Любишь нарушать режимы передвижения, э? Летать там, где положено передвигаться по поверхности?

Арчи припомнил пару случаев: ему занятно было испытать новый автомобиль во всех стихиях. В воздухе в том числе. По легкомыслию своему он совершил это не на испытательном полигоне, а на федеральной дороге и был неприятно удивлен, получив уведомление о штрафе. Наука была усвоена. А еще что?

– С другой стороны, – продолжал Кронинген, – ты ведешь отвратительно законопослушную жизнь. Это крайне подозрительно. Ты, наверное, первый человек, который практически ничего и никогда не нарушал. Ты служишь в армии – и при этом неагрессивен. На фоне красавчиков, накачанных адреналином и зависимых от него, это – патология.

Кронинген злился. Пытался себя контролировать – и злился еще больше, потому что у него не выходило. Потому что Арчи Кремер сидел рядом, неподвижный как сфинкс, смотрел перед собой, и потому что он, которого ублюдки из генштаба лишили всего, начиная с детства и заканчивая возможностью заливаться румянцем, просто не обладал рефлексами, которые подсказали бы Кронингену, что он думает и что чувствует – и чувствует ли. А ведь могло быть и такое: кто его знает, что за штука эта любовь, вдруг это гормоны и ничего более, а гормонов Арчи лишен давно и основательно, что в случае с Максимилианом Улиссом Кронингеном и их отношениями может значить полное, абсолютное, андроидное безразличие. Не хотел бы он допрашивать такого подозреваемого – никогда; и к своей отчаянной беспомощности именно это ему и предстояло делать, а зависело от успешности Максимилиана Улисса Кронингена в этом скользком предприятии нечто значительно большее, чем банальный успех процесса, пусть бы он и сотню миллионов стоил.

– И ни одна сволочь не может ничего сказать о тебе до восемнадцатилетия. Ни одна! – рявкнул неожиданно Кронинген и грохнул кулаками по приборной панели. – Тебя не существовало до твоего совершеннолетия. Как только твои палачи тебя до двадцати одного года в подвалах не держали.

Он повернул голову к Арчи. Тот посмотрел на него и опустил свою.

– Ты не существовал добрых десять лет. Кстати, твоя мать вынуждена была продать дом четыре года назад. Который, между прочим, оплачен с очень подозрительного счета. Моих полномочий не хватило… к сожалению. Чтобы проследить источник денег. Некоторые банковские офшоры не очень трепетно относятся к союзному законодательству, предпочитая традиционное узконациональное. Но что-то мне подсказывает, что будь у меня судебный ордер, я бы смог установить, что деньги подарены ей генштабовскими курьерами. Так? И по чудесному стечению обстоятельств ты исчезаешь из вашей старой халупы, а эта овца въезжает в новый дом и обзаводится новой машиной. Дура.

Некоторое время они ехали молча.

– Хочешь знать, что сталось с твоим отцом? – неожиданно спросил Кронинген.

Арчи добросовестно пытался понять, что у него только что спросили. Какой отец? Почему Арчи должно интересовать, что с ним стало?

– Неужели спился? – после паузы поинтересовался он.

– Нет. Вполне трезв. – Кронинген молчал, недоумевая: Арчи вежливо дожидался ответа? Арчи любопытствовал, но держал себя в руках? Арчи было наплевать? – Скажи что-нибудь, – не утерпел он.

– Я рад за него, – отозвался Арчи. У Кронингена вырвалось изумленное «Ха». Посмотрев на него, Арчи пояснил: – Я не помню его совершенно. Кажется, и не должен ничего.

Кронинген глубоко вздохнул.

– Я всегда думал, что семьи моих приятелей – самые отмороженные, извращенные и ублюдочные клоаки, которые только можно придумать. Но кажется, не стоит питать иллюзий о простых смертных, – пробормотал он. – Дерьма везде хватает. Приехали.