Две Елисаветы, или Соната ля минор. Судьба твоя решится при Бородине. Две исторические пьесы

Входит Шувалов со свежесрезанными розами в руках. Чимарозо встаёт, почтительно кланяется и снова садится переписывать.

Шувалов: Добрый день, ваше императорское высочество. Могу ли я осведомиться о том, как идут ваши занятия, и не изволите ли вы чего-либо пожелать?

Он вручает цветы и целует руку Августы.

Августа: Отец! Батюшка! Вы нашли самого лучшего, самого талантливого, самого услужливого и самого милого педагога из всех, кого я желала бы. Представляете, его зовут Дементий.

Шувалов: Гм… Гм-гм-гм… Очень этому рад, ваше высочество! Меня, однако, зовут Иоанном… Иоанном, сыном Иоанна. А моего батюшку звали Иоанном Максимовичем. Упокой, господи, его безгрешную душу, не дождался он моего совершеннолетия…

Августа: Аминь. Отец, занятые государственными делами, вы совсем не понимаете моих простых, девичьих радостей. Я очень довольна уроком и желаю, чтобы каждое утро маэстро Чимарозо мог беспрепятственно добираться до Капри и возвращаться назад в Неаполь.

Шувалов: Отлично, ваше высочество. Я безмерно счастлив видеть вас в столь прекрасном расположении духа. За маэстро будет ежедневно высылаться посыльный люгер.

Августа: И, оказывается, в Париже исполняют оперу «Королева голкондская». Как мне хочется услышать и увидеть её. Не могли бы мы заказать моему учителю Дементию, любезному маэстро Чимарозо написать для нас, для нашего домашнего театра, сию оперу? Я была бы совершенно счастлива.

Шувалов: О, непременно, ваше высочество, ведь это милый пустячок. Маэстро может немедленно приступить к сочинительству. Я же пошлю заказы лучшим неаполитанским мастерам изготовить декорации и костюмы. Наш заказ, без сомнения, поддержит художников, ведь мы не мелочимся, как король. А сейчас, если вам будет угодно, я распоряжусь о полднике.

Августа: Маэстро занят срочным переписыванием музыки по моему заказу. Пусть принесут угощение сюда, чтобы он мог подкрепить свои силы.

Шувалов кланяется и выходит отдать распоряжения. Через мгновение он возвращается, следом за ним матросы-стюарды в белом на серебряных подносах вносят угощения, ставят их перед Чимарозой и выходят.

Шувалов: Не угодно ли вам милостиво изволить прогуляться по берегу или в саду?

Августа: Я посижу в саду вечером, а сейчас, батюшка, если у вас есть время, хотела бы побеседовать с вами.

Шувалов: Я в вашем полном распоряжении, ваше высочество.

Августа: Отец, помните ли вы, как маленькой девочкой я бегала по Покровке и в Зарядье, в царских садах, по златоглавым церквам и божиим монастырям?

Шувалов: Да, Августа! Носились вы, словно козочка, босоногою на Кулишках, как когда-то и матушка ваша. И московский люд искренне любил вас и боготворил, и молились о вашем здравии старушки и калеки, и били в ваши именины все колокола, хоть и не приветствовалось это. Было времечко золотое, дни вашего малого детства, радостного и безмятежного.

Августа: Когда вы, батюшка, прибывали в Москву навестить меня, сироту при живых родителях, мы сразу же вместе отправлялись в Иоанновский девичий монастырь, помните ли то, батюшка? Помните, как он был в обугленных развалинах, а затем по повелению матушки он восстал из пепла?

Шувалов: Да, помню, Августа, как не помнить давние грехи. Старая игуменья мать Елена, строгая и суровая, но любящая вас, обходила с вами за руку все келии монастырских насельниц, которые благословляли вас и вручали вам свои нехитрые дары, которые вы затем раздавали бедному московскому люду.

Августа: Батюшка! Отец! Я желаю быть похороненной в том Иоанновском монастыре. На родной стороне. Обещайте мне это.

Шувалов: Бог с вами, ваше императорское высочество, что это вы изволили вздумать? Не богохульствуйте. Как же это можно так говорить? Ведь вы на целый век переживёте меня, грешного. Что это вы такое изволили нафантазировать, Августа? Иль больны вы, сердешная? Господи святы, ведь ея императорское величество повелит отдать меня в пытошный приказ да на дыбу, коль что случится с вашим высочеством. Упаси нас господи.

Августа: Не больна я, батюшка. Мы не знаем, где, как и когда завершится наш путь, но пожелать место упокоения мы можем.

Шувалов: Что с вами, Августа? Что вас тревожит? Не вчерашнее ли известие о самозванке? Сия дерзкая дурная особа в самом скором будущем будет предана в руки правосудия, и люди позабудут о ней, а тень её больше не будет беспокоить памяти вашей царственной матушки.

Августа: Простите меня, отец. Внезапно и необъяснимо нахлынули на меня воспоминания о детстве, о старой Москве, о добрых людях, о птицах родимой стороны.