Две книги о войне

Чаю?! — майор снова искоса смотрит на снай­пера, не зная, как отнестись к разговору с ним, но тут ему вдруг вспоминается...

Это было поздней осенью 1940 года. Из Красно- водска через Астрахань он ехал на побывку к матери в Рязань. Провожая, друзья надоумили его привезти домой на Октябрьские праздники знаменитые баскунчакские арбузы. Выехав поздно вечером из Астрахани, он всю ночь простоял в холодном тамбуре, нетерпели­во дожидаясь Баскунчака. В вагоне все спали. Видимо, пассажиры или совсем не слышали про Баскунчак, или же сон им был дороже знаменитых арбузов. А он не спал, хотя и еле держался на ногах от усталости. До боли в глазах он вглядывался в темноту, но мимо толь­ко изредка проносились заброшенные в калмыцкой степи крохотные станции с мерцающими керосиновы­ми лампами и небольшие поселки.

На рассвете, уже недалеко от Баскунчака, поезд на какую-то минуту остановился на безлюдном полу­станке из двух глинобитных приземистых домов. Но вскоре в тамбур постучали. Он открыл дверь. Внизу стоял старик казах и держал в руках белую овцу.

Нет, — сказал он старику, думая, что тот прода­ет овцу. — Овца мне не нужна. Мне нужны арбузы.

Но старик поставил овцу на верхнюю ступеньку, а потом, подтолкнув ее в тамбур, сказал, что он не про­дать хочет овцу, а просит за нее щепотку чая на завар­ку. Да, да, щепотку чая на одну заварку!.. Он неделю не пил чаю, он умирает без чаю, ради чашки чая он пешком прошел двадцать верст по степи и всю ночь проторчал на полустанке.

Тогда, побежав в купе, он открыл чемодан, выхва­тил из него начатую пачку чая и протянул старику. Отдал он ему и овцу. В это время поезд тронулся. По­трясенный его щедростью, старик побежал рядом с ва­гоном, сперва пытаясь открыть дверь тамбура и вер­нуть ему чай, потом — поставить на ступени овцу. Но поезд уже набрал скорость. Тогда старик остановился и стал кланяться поезду... Уже давно скрылся из виду полустанок, замелькали вдали яркие огни Баскунчака, вскоре показались фантастические горы десятикило­граммовых арбузов, сложенные вдоль железнодорож­ного полотна, галдящие толпы торговок, закутанных уже по-зимнему в шали, а далеко-далеко все виднелась фигура старика казаха...

Что же ты, брат, давно не сказал мне про чай? .. Как же казаху можно без чаю? .. — Схватив Узунбекова за руку, майор чуть ли не насильно тащит его в свою землянку, под подозрительным и настороженным взглядом связного смело открывает свой бывалый в пе­ределках чемодан, сует снайперу в карман давно хра­нимую пачку индийского чая, купленного в Военторге, взахлеб рассказывает ему о случае со стариком на по­лустанке перед Баскунчаком...

Вечером к майору заходит с докладом командир роты.

Есть еще одна приятная новость, — сообщает он среди других дел. — Сегодня поправился наш Узунбеков. После обеда он пошел на «охоту» и прямо с

разлету срезал немецкого обера... Для верности даже «законтрагаил» его, всадил вторую пулю.

За перегородкой, тяжело вздохнув, связной с уко­ризной произносит:

— За этого паршивого обера я не только пачку, ще­потки не дал бы индийского чая.

Майор молчит, почему-то стыдливо опустив глаза. А командир роты, не поняв, к чему относится реплика связного, продолжает рассказывать о ротных делах.

Муза

Машина наша останавливается по красному сигна­лу. Поднявшись со снега, обочиной дороги к нам идут три привидения с автоматами на груди. Крайний спра­ва, зажав в руке карманный фонарь, заслоняется им от света фар, требовательно спрашивает :

Пропуск!

Муза! — погасив фары, басом отвечает шофер.

Пропуск!!! — угрожающе произносит привиде­ние.

Мушка, мушка! — на этот раз торопливо, дис­кантом отвечает шофер.

Ну, это другое дело, — ласково говорит приви­дение, подходя к машине, и просит достать у него из кармана маскировочного халата кисет с махоркой, свернуть цигарку. У привидения замерзшие руки, а курить страсть как хочется.

Но шофер достает свой кисет, хвалит свой табак, со всей щедростью скручивает автоматчикам по толстой цигарке, дает им прикурить, и они, пожелав нам счаст­ливого пути в Кобону, уходят за обочину дороги, сразу же по пояс проваливаясь в снег и слившись со снегом.

Машина трогается, и мы снова едем ночной пустын­ной дорогой.

Надо же такое сморозить: «Муза»?.. — хмык­нув, смущенно произносит шофер и качает головой.

Что это за Муза? — спрашиваю я.

Да котенок в нашем автобате!.. Снял с крыши во время пожара вчера... Такая смешная холера...

Белоснежная постель

Вторую неделю идут дожди. Болота набухли, и над ними висит промозглый, сизый туман. Сквозь туман в просветах проглядывает черный заболоченный лес без листвы. А там, дальше, тянется чахлое мелколесье, по которому проходит передний край.

По траншее, прорытой меж двух болот, я возвра­щаюсь из боевого охранения в расположение КП роты. Уже сумеречно, здесь мне ночевать, а утром ехать дальше... Со мной идут три солдата. Они молча шага­ют по колено в воде, одной рукой захватив полу мок­рой шинели, другой прижав к груди мокрый автомат.