Две королевы

Дудичу, разглядывающему банкетный стол, есть и пить расхотелось, забыл о сне, о котором он так мечтал. Правда, что с этими буйными пирующими за стеной заснуть было трудно.

Их крики, топот, удары кулаком о стол, звон посуды, падающих мисок и жбанов, бьющихся кубков и рюмок, дикие песни, смех, подобный рычанию, сливались в единый дьявольский хор, который ушам Кмиты, казалось, вовсе не надоедает. Он не запрещал своим приятелям вести себя там так, как им хотелось. Только когда доходило до драки, выступали разъёмщики и силой разрывали побитых, потому что никогда заранее не останавливали рвущихся друг на друга.

Была очень поздняя ночь, когда, наконец, у стоящего у щели Дудича начали подкашиваться ноги, и он был вынужден броситься на приготовленную ему постель. Была это горсть соломы, сена и потёртая шкура медведя.

Уставший, испуганный Дудич лёг, не забыв о молитвах, потому что не очень чувствовал себя там в безопасности и хотел довериться Божьей опеке.

Он лёг, думая, что, несмотря на шум, от усталости сможет заснуть, но или не была она ещё так велика, или шум был слишком ужасен, он не мог сомкнуть глаз, глаза стократно слипались ко сну, но тут же какой-нибудь грохот, или ужасающий крик пробуждал, а когда в конце концов начал дремать, он словно почувствовал лихорадку и ему показалось, что на него нападают убийцы и он должен от них защищаться. Он тоже метался и кричал, но никто его, к счастью, услышать не мог.

Всю ночь до белого дня продолжалась безумная гулянка и голос Кмиты сопровождал её до конца. Наконец постепенно начало стихать, Петрек уснул.

Когда он проснулся, увидел стоявшего над ним Белого с пальцем на губах.

– Вставай, живо, – сказал он ему, – потому что за тобой придут, чтобы проводить к господину.

Слуга Дудича стоял уже с водой, полотенцем и приготовленной одеждой. Поэтому посол как можно быстрей вскочил и, не теряя времени, начал одеваться в лучшее, что имел.

В зале рядом, которая вчера всю ночь ходила ходуном от шума, царила могильная тишина. Дудич поглядел сквозь щель, зала была пуста и на столе валялись не убранные остатки ужина. Выглядело мрачно и грязно.

Едва он имел время надеть на себя итальянский костюм, завернуть письмо королевы в шёлковый платок и вложить под одежду, когда вошёл Белый.

Сегодня тут и он, и всё выглядело совершенно иначе, чем вчера. В доме царило спокойствие, тишина и даже некоторый порядок. Белый вывел гостя через другую дверь во двор, на котором был разложен лагерь; ничего разнузданного там было не видно; за воротами ходила стража. Посередине на высоком древке развивалась хоругвь Кмиты из Среневой.

Жилище маршалка была в другом крыле обширного двора. Там у дверей, кроме вооружённой стражи, стояли придворные в богатых цветах и урядники могущественного пана, поддерживающие дисциплину. Те, что вчера у столов поясничали, сегодня ходили тут протрезвевшие, как и другие люди, едва смеясь, потихоньку шепчась между собой.

Пройдя коридор, полный слуг, Дудич попал в приёмную, в которой были собраны более достойные придворные, изысканно одетые, с бледными лицами, но важными и суровыми.

Дудичу, на которого обратились глаза всех, велели ждать. Только когда из двери, занавешенной портьерой, вышел какой-то дородный мужчина в княжеской одежде, маршалек кивнул Петру и приказал открыть дверь.

В богато украшенной комнате стоял за столом с бумагами Кмита; он был точно другой человек: панская физиономия, на лице гордость, великая серьёзность – его было не узнать.

Дудич так удивился, что потерял дар речи, и маршалек должен был обратиться к нему дважды, прежде чем тот нашёл, что ответить. Он достал платок с письмом и вручил бумагу Кмите, который, с великим почтением взяв её в руки, спросил мягким тоном:

– Как поживает её величество наша королева? Как старый король? Я надеюсь, ничего плохого вы мне не принесли? – Думаю, что ничего ни плохого, ни слишком нового нет, – ответил Дудич, – но её величество королева всегда рада знать о тех, которых причисляет к своим друзьям.

Он посмотрел, Кмита склонил голову. Он не спеша раскрыл письмо и пошёл с ним к окну.

Петрек следил за его глазами, пытаясь угадать содержание письма; но лицо Кмита всегда обнаруживало только то, что хотело, и узнать его тайны было трудно. Он читал письмо, нахмурив брови, медленно, пару раз искоса поглядел на Дудича, возвратился к письму, погрузился в него снова, задумался. Не отошёл от окна, хоть было видно, что письмо давно окончил читать.

Потом он в задумчивости прошёлся по комнате, как бы не зная ещё, что предпринять. Это письмо ему не было слишком приятным, казалось, Дудич об этом догадывался.

Наконец он приблизился к стоявшему у дверей Дудичу.

– Вы знакомы с кем-нибудь на моём дворе? – спросил Кмита.

– С несколькими, среди прочих и Белым, он давно мне знаком с Кракова.

– Это хорошо, – прервал, не давая докончить, Кмита. – Пусть он вас тут принимает и угощает, потому что у меня в голове много дел, важных, срочных, а то что королева желает, чтобы я ей донёс, нужно сначала изучить. На это нужно время. Вы должны ждать!

Дудичу сделалось холодно.