Две королевы

Оригиналы указанных писем[93]… были затем также представлены и внимательно изучены, и при прочтении должным образом были сопоставлены в части манеры письма и орфографии с рядом других писем, написанных гораздо раньше и отправленных упомянутой королевой Шотландии Ее королевскому Величеству. После этого было подано и зачитано заявление графа Мортона о том, как были найдены упомянутые письма, как то было засвидетельствовано его клятвой 9 декабря. При сопоставлении никаких различий обнаружено не было.

Протокол Сесила слишком хорош, чтобы быть правдой. Нет никаких сомнений, что он вводит в заблуждение. При некритичном прочтении создается впечатление, что тест на почерк был легко пройден, когда «письма из ларца» сравнили с настоящими письмами от Марии к Елизавете, которые на протяжении многих лет хранились в королевском архиве. На самом деле это маловероятно. По крайней мере, в отношении «длинного письма из Глазго», поскольку в самом тексте объясняется, что письмо было написано второпях глубокой ночью. «Простите мне мой плохой слог и прочтите дважды. Простите также мои каракули…» Более того, содержание седьмого и восьмого писем явно указывает на то, что это подделки.

Невозможно поверить, что при сравнении каракулей Марии с настоящими письмами, которые она отправляла Елизавете, не было обнаружено никаких различий. Любой, кто видел в архивах собственноручные письма Марии к Елизавете, не мог не обратить внимание, что в посланиях «сестре королеве» она старалась писать красивым почерком. В них нет помарок, а лишь изредка встречаются признаки спешки. Если их сравнивать с тем, что написано небрежно и второпях, то к однозначному выводу прийти невозможно. В лучшем случае обнаружится некоторое сходство.

И что означает «сопоставление»? Неужели все восемь «писем из ларца» тщательно изучались и почерк в них сравнивался с почерком настоящих писем Марии, буква за буквой? Или просто список документов из шкатулки, приводившийся в заявлении Мортона трибуналу, в котором объяснялись обстоятельства их обнаружения, сравнивался с предъявленными письмами, чтобы выяснить, совпадает ли он с описанием, данным при произнесении клятвы. Протокол Сесила подозрительно двусмыслен, на что считали своим долгом указать все биографы Марии.

Если же, с другой стороны, проверка на совпадение почерка была проведена поверхностно или включала лишь несколько выбранных страниц, то она вполне могла быть успешной. Мы уже видели, что, за исключением седьмого и восьмого писем, Морей, скорее всего, представил настоящие, но искусно подобранные страницы, часть из которых была взята из более ранних писем к Дарнли, а часть — из более поздних писем к Босуэллу, и что самые компрометирующие вставки во втором письме, скорее всего, вписывались в пустые места. Тщательное исследование каждой страницы всех «писем из ларца» заняло бы много времени, а мы знаем, что к тому моменту, когда трибунал переехал в Хэмптон-Корт, судей было уже слишком много, чтобы все они могли уместиться за маленьким столом и внимательно рассматривать каждый документ, и поэтому вполне возможно, что все устроили так, чтобы создалось впечатление, что тест на почерк успешно пройден.

Когда Мария узнала о заседаниях в Хэмптон-Корте, то потребовала, чтобы ей позволили выступить перед трибуналом, но получила отказ. Однако Елизавета заявила делегации Морея, что разрешит судьям продолжить слушания только в том случае, если ее кузине будет позволено назначить представителя, который будет от ее имени отвечать на предъявленные обвинения, или она сама побеседует с делегацией, которую пришлет к ней Елизавета.

Наконец, Мария выступила с заявлением. Она отказывается отвечать на обвинения до тех пор, пока ей не позволят повидаться с Елизаветой. В противном случае она не признает правомочность трибунала. Она и так сделала слишком много уступок. «Я не равна восставшим против меня и никогда не позволю судить себя наравне с ними».

Мария защищала свое достоинство. Она отказывалась терпеть подобное неуважение. Морей и его делегация лгут, заявляла она. Они злонамеренно обвинили ее в убийстве Дарнли, «тогда как совершили его сами». Единственное указание, которое она дала своим адвокатам: «Я никогда никому не писала что-либо, связанное с этим делом. Эти письма, если таковые появятся, — фальшивка и подделка, сочиненные ими самими только лишь для того, чтобы обесчестить и оклеветать меня».