Две королевы

Сесил очень боялся, что однажды Елизавета отвергнет его советы и поступит именно так. А самый лучший способ для Марии убедить в этом Елизавету — это личная беседа.

К концу весны 1562 г. Мария с воодушевлением строила планы касательно встречи. Все претенденты на ее руку получили вежливый отказ, и, когда в разговоре поднималась тема брака, она шутила, что выйдет замуж только за Елизавету.

Мария была исполнена оптимизма и даже отправила кузине еще один свой портрет. В этот раз это была миниатюра, вставленная в кольцо позади большого бриллианта в форме сердца — подобными символами обменивались любовники королевских кровей. На создание этого украшения ушло почти три месяца, и к концу июня оно было готово.

Мария написала стихи, чтобы сопроводить ими подарок. Как и в случае с речью в Лувре, ей требовалась помощь, которую с готовностью предоставил Бьюкенен. Подарок произвел желаемый эффект. Елизавета ответила две недели спустя, прислав Марии два своих стихотворения на итальянском. Мария, в свою очередь, ответила на французском и итальянском «еще несколькими стихами, исполненными с наивысшим старанием»:

Лишь одна мысль меня радует и печалит,
Сердце мое наполняется сначала горечью, а затем сладостью,
Мечется между сомнением и надеждой,
Лишая меня покоя и сна.

Знай, дорогая сестра, если этот стих зажжет

В тебе желание встречи, которое переполняет меня,
Я останусь в печали и горе,
Если встреча не состоится вскоре.

Этот обмен посланиями между двумя королевами можно сравнить с флиртом и прелюдией к восстановлению дружбы. Мейтланд вел переписку с Сесилом, который пытался помешать встрече. Он видел, к чему все это ведет. Особенно ему не нравилась идея символического «брака», он не допускал мысли, что Мария, католичка и представительница семьи Гизов, могла изменить самой себе.

25 мая Мейтланд вновь был отправлен в Лондон, где оставался вплоть до начала июля, до тех пор пока ему не поручили окончательно договориться о встрече королев с назначением даты.

Но Сесил тянул время. Мейтланд жаловался на его «краткие и мрачные высказывания». Затем из Франции пришли шокирующие вести. Герцог де Гиз, путешествовавший из Жуанвиля в Париж, проезжал через деревню Васси в то время, когда несколько сотен гугенотов молились в амбаре. Его свита попыталась разогнать собравшихся, но получила отпор. Мушкетеры Гиза открыли огонь, убив двадцать три человека и ранив почти сотню. Герцог решительно отрицал, что это он отдал приказ о начале расправы. Он всегда утверждал, что насилие вспыхнуло после того, как гугеноты забросали его и его людей камнями. В любом случае эта бойня подтвердила худшие опасения Сесила; создавалось впечатление, что Гизы задумали крестовый поход, который неминуемо перейдет Ла-Манш и продолжится в Англии.

Сесил обратился к Елизавете с просьбой отложить встречу с Марией, которая сама понимала, что массовое убийство серьезно нарушило ее планы. 29 мая она пригласила Рэндольфа и открестилась от действий своих родственников. Она «осуждала их необдуманный поступок, который не только подвергает опасности их лично, но и навлекает на них ненависть и презрение многих правителей мира».

Сесил выпустил еще одну серию меморандумов. Он был решительно настроен не допустить встречи королев и придумал множество неубедительных отговорок — например, дождь такой сильный, что «обильная грязь» забьет колеса карет, везущих королев. В качестве места встречи были предложены Йорк или Ноттингем, на полпути между Лондоном и Эдинбургом. Но Сесил возразил, что там недостаточно «вина и дичи». Он чувствовал себя настолько уверенно, что составил инструкции для сэра Генри Сидни, зятя лорда Роберта Дадли и главы Совета Уэльса, которого планировалось отправить к Марии в качестве специального посла с сообщением, что встреча отменена.

В Гринвиче Мейтланд продолжал убеждать Елизавету. Казалось, его усилия тщетны, но, к его радости, Елизавета пошла наперекор Сесилу. Королева приняла решение 6 июля, когда было подписано соглашение, оговаривающее условия встречи. Она должна была состояться в Йорке в августе или сентябре. Марии будет позволена свита в количестве тысячи человек, в знак уважения к ее титулу, а также ей позволялось исполнять «религиозные обряды так же, как дома», что являлось щедрой уступкой. Однако она не будет считаться гостем, и ей придется самой платить за себя. Было дано указание создать bureau de change[19], в котором шотландские золотые и серебряные монеты можно обменять на английские деньги, чтобы купить продукты и предметы первой необходимости.