Флегонтъ Иванычъ заерзалъ на своей скамейкѣ, вздѣлъ pincenez на носъ, и съ какимъ-то вдругъ рѣшительнымъ выраженіемъ, — словно сказалъ себѣ: а была не была!
— Конечно, послѣ того, что съ нимъ было… качнулъ онъ головою снизу вверхъ.
— А что съ нимъ было? тотчасъ же полюбопытствовалъ я, присосѣживаясь въ нему на скамейку.
Флегонтъ Ивановичъ откашлянулся.
— Можетъ, изволите помнить-съ, сказалъ онъ, — у Пушкина есть одна вещь:
и такъ далѣе… Такъ вотъ это самое и съ нимъ было. И хотя, конечно, въ нашъ вѣкъ положительной науки это, такъ-сказать, представляется анахронизмомъ, — бѣдный Флегонтъ Иванычъ, видимо, ужасно боялся
— Вы тутъ были? воскликнулъ я, уже серьезно заинтересованный.
— Нѣтъ-съ, я тогда уже былъ переведенъ въ Саратовъ. А только мнѣ извѣстно… Впрочемъ, если не скучно вамъ будетъ, я это вамъ все сначала передамъ-съ…
— Сдѣлайте милость!
Пароходъ тѣмъ временемъ свистя отчаливалъ отъ пристани.
Флегонтъ Иванычъ закурилъ сигару — сигары были у него прескверныя, — и, пыхтя ею съ видимымъ наслажденіемъ, заговорилъ:
— Познакомился я съ Дмитріемъ Иванычемъ случайно. Тутъ у насъ по Волгѣ, изволите знать, искони бѣ существуетъ фабрикація фальшивыхъ ассигнацій и монеты. Гнѣзды цѣлыя поколѣніями этимъ живутъ, и судебному слѣдователю здѣсь, почитай, однимъ этимъ родомъ дѣлъ и приходится заниматься. И бѣдовыя эти дѣла, скажу вамъ!… Только вотъ-съ, по случаю именно такого дѣла, пришлось мнѣ быть у него въ Сосенкахъ, — три молодца тутъ у меня попались. Мошенники, то-есть, жесточайшіе; такъ онъ у тебя изъ рукъ и выскальзываетъ, и водитъ, и путаетъ, и находчивъ, бестія, — не остережешься съ нимъ, бѣда!… Промаялся я эдакъ съ ними отъ ранняго утра и до вечерень. Ни пимши, ни ѣмши, языкъ пересохъ, повѣрите, такъ что едва двигаю, А дѣло въ сентябрѣ, дождь съ утра ливмя льетъ, выйти изъ избы нельзя. А изба-то душная, тѣсная, — притомъ обыскъ, знаете, бабы ревутъ, дѣти пищатъ, — голова то-есть просто ходуномъ ходитъ, до обморока… Только въ самому тому времени, какъ мнѣ кончать, гляжу — къ избѣ коляска какая-то подъѣхала. Входитъ человѣкъ: баринъ, говоритъ, проситъ вашу милость, не угодно ли въ нимъ въ усадьбу будетъ откушать?
— А кто баринъ? спрашиваю.
— Дмитрій Иванычъ Горбатовъ-Засѣкинъ.
— Не имѣю чести знать, а только скажи, что очень благодаренъ — и буду, потому ѣсть хочется смерть!
— Приказано, говоритъ, васъ ожидать здѣсь, коляска прислана…
Вотъ-съ я и поѣхалъ, — и думаю себѣ: кто этотъ благодѣтель такой? Потому хотя я и насупротивъ его въ городѣ жилъ, а про него не слыхивалъ никогда. Дѣло въ томъ, что онъ только въ томъ году пріѣхалъ въ эту свою усадьбу на лѣто, а до того по лѣтамъ все за границей жилъ, а главное его имѣніе не здѣсь, а въ Полтавской губерніи состояло…
Пріѣзжаю я такимъ образомъ къ нему. Вхожу… И вы можете себѣ легко представить, какое пріятнѣйшее, можно сказать, чувство я испыталъ послѣ той избы, вони, духоты и крика. Свѣтло, лампы горятъ во всѣхъ комнатахъ, благоуханіе, — человѣкъ, видимо, богатый и со вкусомъ: картины, цвѣты горками стоятъ… то-есть, знаете, какъ
Встаетъ.
— Вы, говоритъ съ перваго слова, — сильно проголодались?
— Признаюсь, отощалъ! отвѣчаю.
— И прекрасно, сейчасъ за столъ сядемъ! Здравствуйте! протягиваетъ онъ мнѣ черезъ столъ руку. И точно это мы съ нимъ ужь цѣлый вѣкъ знакомы.