Две маски

"До сихъ поръ не могу безъ содроганья вспомнить эту минуту! Мы всѣ приросли къ своимъ мѣстамъ, какъ окаменѣлые. Среди общаго мертваго молчанія звучно раздался въ это время изъ залы бой большихъ стѣнныхъ часовъ… "Восемь, какъ сказалъ", дрожащимъ голосомъ пролепеталъ Александръ Евграфовичъ:- "стрѣлки-то я передвинулъ, а бой не успѣлъ перевести"…

Лѣсовскій говоритъ теперь, что у покойнаго былъ аневризмъ сердца и что онъ это зналъ съ перваго разу, какъ слушалъ его, но не говорилъ — "будто чтобъ не испугать больнаго". Да намъ-то что же мѣшало ему сказать?

"Что онъ видѣлъ? Кто повѣдалъ ему тайну его смерти? Тотъ же Лѣсовскій увѣряетъ, что помѣтка на томѣ Лермонтова, — который онъ, вѣроятно, сжегъ, потому что мы тщетно искали его повсюду, — могла быть сдѣлана имъ же самимъ подъ вліяніемъ бывшей съ нимъ галлюцинаціи, о чемъ онъ тутъ же забылъ, и при его "спиритскихъ бредняхъ" объяснена имъ манифестаціей какого-то духа… Все это можетъ быть, только какъ же выходитъ, что какъ тамъ было помѣчено, такъ и случилось?

"Нѣтъ, уважаемый Флегонтъ Ивановичъ, какъ ни вертите, а

   Есть много на землѣ и въ небѣ, другъ Гораціо, и пр.

"Помните, какъ вы сердились на покойнаго за это, говорили вы, избитое, переизбитое изреченіе и утверждали, что оно столько же доказываетъ въ пользу его фантастическихъ убѣжденій, сколько то, что ѣдетъ чижикъ въ лодочкѣ въ генеральскомъ чинѣ доказываетъ необходимость выпить водочки по этой причинѣ. Что-то вы теперь скажете?"

— А скажу я, началъ было мой спутникъ, складывая свои листики, — а скажу я то, что положительная наука нашего времени…

— И ничего болѣе въ письмѣ нѣтъ? поспѣшилъ я прервать его.

— Нѣтъ, ничего…

КОНЕЦЪ.