Две маски

"Минутъ черезъ десять вышелъ къ намъ и Дмитрій Ивановичъ. Никогда еще не видалъ я его такимъ свѣтлымъ, наряднымъ, какъ въ это утро; онъ былъ въ легонькомъ пальто, въ башмакахъ и цвѣтныхъ чулкахъ, красивый, — ну хоть сейчасъ подъ вѣнецъ итти! Увидѣвъ меня, онъ, повидимому, обрадовался и сказалъ страннымъ голосомъ: а, и вы тоже пріѣхали, спасибо! и, обращаясь въ доктору: можно мнѣ сегодня крѣпкаго чаю? спросилъ онъ съ улыбкой. — Ни сегодня, ни завтра, отвѣтилъ тотъ, принимая недовольный видъ, — вы знаете, что это кровь волнуетъ. — Ну, сегодня вы мнѣ въ этомъ не откажете, надѣюсь? сказалъ на это Дмитрій Иванычъ, подымая чайникъ надъ своимъ стаканомъ, и улыбнулся опять… Но отъ этой улыбки у меня защемило на сердцѣ, а у бѣднаго племянника навернулись слезы.

"Всѣмъ намъ сдѣлалось очень неловко. Александръ Евграфовичъ поспѣшилъ заговорить о какомъ-то пароходѣ новой конструкціи, который, по его словамъ, долженъ былъ стоять у города, насупротивъ Сосенокъ, и предложилъ идти посмотрѣть на него съ берега. Всѣ согласились и пошли садомъ. Дойдя до Волги, оказалось, что никакого парохода у пристани нѣтъ. Извѣстный обманщикъ! засмѣялся Дмитрій Ивановичъ, кивая на предводителя, а самъ легъ въ траву и долго глядѣлъ на рѣку, не говоря ни слова. Докторъ засвисталъ мотивъ какой-то пѣсни. Наша украинская? не оборачиваясь промолвилъ Дмитрій Ивановичъ. — А то ни? Родна-жъ! (то-есть, родная), закивалъ Лѣсовкій, тоже Малоросъ. Они заговорили о той сторонѣ. Дмитрій Ивановичъ поднялся, сѣлъ на скамейку… Глаза его заморгали (помните, какъ мило было въ его лицѣ это морганье!), онъ заговорилъ бойко, живо, горячо, какъ въ лучшія свои минуты. Докторъ изподтишва только подмигивалъ намъ: умирающій де каковъ! Такъ прошло довольно долго времени. Дмитрій Ивановичъ вдругъ какъ бы спохватился: домой, говоритъ, пора!.. Пошли назадъ. Онъ велѣлъ вынести кресла изъ дому, и мы усѣлись на террасѣ подъ его любимымъ старымъ кленомъ. Разговоръ продолжался.

"Вдругъ изъ дому донесся звонъ часовъ. — Тс… заговорилъ онъ, — сколько бьетъ? — Восемь, отвѣчалъ Александръ Евграфовичъ, вынимая свои часы. — Восемь? повторилъ Дмитрій Ивановичъ, — не можетъ быть! — У меня даже двумя минутами за восемь перешло, сказалъ я, показывая ему свои часы. — Точно такъ! подтвердилъ графъ, подходя къ открытымъ дверямъ залы и кидая взглядъ на стоявшіе тамъ большіе столовые часы, — Восемь, и вы здоровехоньки! забасилъ докторъ, подходя къ Дмитрію Ивановичу, и взялъ его за пульсъ:- отличный! протянулъ онъ… Надо признаться, что всю эту комедію разыграли мы превосходно. — Странно! прошепталъ только Дмитрій Ивановичъ, обводя насъ недоумѣвающимъ взглядомъ.

"Страннѣе еще, пожалуй, то, что всѣ мы знали, что играемъ комедію, что часы поставлены нами впередъ, а между тѣмъ всѣ какъ будто забыли въ ту минуту объ этомъ, у всѣхъ у насъ отлегло отъ сердца, будто все миновало съ этой минуты. Какая-то ребяческая радость вдругъ охватила насъ. Александръ Евграфовичъ присталъ къ доктору, сталъ придираться къ каждому его слову, дразнить хохлацкими его вареныками да пампушками. Тотъ было даже не на шутку разгнѣвался, хотѣлъ возразить, заикнулся и неожиданно расхохотался. Расхохотались и всѣ ему вслѣдъ… Искренность нашей веселости должна была окончательно разувѣрить, кажется, Дмитрія Ивановича, если онъ и имѣлъ какое-нибудь подозрѣніе. Но лицо его среди общаго веселья сохраняло то же выраженіе тайнаго и печальнаго недоумѣнія, будто жаль ему было разстаться съ мыслью о близкой смерти…

"Между тѣмъ время летѣло. За всякими забавными разсказами, которыми угощалъ насъ повеселѣвшій опять докторъ, мы какъ бы забыли Дмитрія Ивановича. Я подошелъ къ нему: "Не утомляемъ-ли мы васъ?" Онъ отрицательно покачалъ головою, поднялъ глаза и повелъ ихъ кругомъ себя какимъ-то будто жаднымъ и прощальнымъ взоромъ: "Какая тишь, сказалъ онъ мнѣ,- не шелохнется…" и затѣмъ: "Помните это", спросилъ онъ:

   И пусть у гробоваго входа
   Младая будетъ жизнь играть,
   И равнодушная природа
   Красою вѣчною сіять.

"- Къ чему же, говорю я ему на это, о гробѣ думать? Вотъ она, природа, объ этомъ не думаетъ! Жить, говорю, надо, Дмитрій Ивановичъ, жить да поживать!

"Онъ вдругъ обернулся на меня… Никогда не забуду его лица въ эту послѣднюю минуту! Оно все точно просіяло, точно какіе-то лучи исходили изъ него… — Жизни нѣтъ конца! улыбнулся онъ невыразимою улыбкой;- умирающій человѣкъ, сказалъ Гете, заходящее свѣтило, заря котораго уже блещетъ надъ другимъ мі…

"Онъ не кончилъ, схватился за грудь, судорожно дернулъ ногою и покатился назадъ… Я только вскрикнуть успѣлъ… Докторъ кинулся въ нему. Кровавая пѣна показалась на его губахъ, глаза были открыты, но уже недвижимы… "Разрывъ сосудовъ, кончено!" могъ только проговорить Лѣсовскій…